Согласился с ней Князь-отец, спорить не стал. Помчались они с Данилой в крепость, да по дозорам в разные стороны.
А Ежка стояла тихо и думала не махнет Василиса красным платком. Махнет белым или черным. А сама пойдет со Змеем, себя погубить, да княжество спасти. Для того ли отца и Данилу в крепость отправила, чтобы спасти, или все ж и правда на победу надеется... а только вряд ли красным платком махнет.
Так и остались они снаружи крепостной стены, три женщины мать, Василиса, и она Ежка. Войско все на стенах городских да ворота входные охраняет. А жертва, Василиса, вот она, как и было потребовано.
Василиса. Писано искусником Тимофеем
После третьих петухов, как и было договорено, раздался топот многотысячной конницы. Черная линия всадников змеевых выстроилась вдоль замка, на расстоянии выстрела. И те, что спереди, стояли, а земля все дрожала от топота все новых и новых прибывающих.
Змея лишь самого не было видно.
Сделай три шага вперед, Княжеская дочь, раздался, невесть откуда, голос громогласный.
Одна!
Василиса задрожала, подняла свой сундучок, двинулась.
Да сундук свой приданного в сторону поставь. Ты и правда, что ли, невестой себя возомнила? и громогласный голос зашелся еще более громогласным, омерзительным хохотом.
А впрочем, за подарок спасибо! Мои люди заберут его.
И платье свое красивое снимай. На сундук положи. И туфли. И кольца-ожерелья. И волосы распусти. Ни к чему оно мне. Без них ты, княжеская дочь, на свет родилась. Без них и во тьму войдешь.
Мать вздохнула и упала в обморок.
Василиса, дрожа, подчинилась, оставшись лишь в одной тонкой сорочке. Сделала шаг вперед. И второй, и третий...
Три шага вперед ты сделала, сделай же еще тридцать. И если хоть один выстрел будет, дабы мне или людям моим помешать, все княжество сожгу! В пепел!
Василиса двинулась. Неведомо откуда, из облаков, должно быть, появился огромный крылатый Змей, загородивший собой солнце.
«Одноголовый», сказала Василиса, и Ежка видела, как она сжимает в руке платок. Да только цвета его не видела. И далеко, слишком далеко для выстрела.
Змей не полетел к Василисе, а завис в воздухе, штопором ушел вверх, в облака, исчез в них, а через полминуты вынырнул вновь, показав себя всего.
«До чего же красив», подумалось Ежке ужасное.
«Подлети, только подлети поближе... Дай мужчинам хоть один шанс», шептала она беззвучно.
А Змей развернулся, сделал огромный круг, потом еще один но ни на секунду при этом не оказался там, где его могло бы достать ядро.
«Вот бы полетать на таком, думала Ежка, завороженно глядя на чудовище, Хоть бы вышло убить его!»
И тут сзади Ежку кто-то схватил, перебросил через коня, и они помчались по полю к линии черных солдат. Ежка попыталась было брыкаться, но получила весьма чувствительную затрещину. Она уже была пристегнута в двух местах к крупу коня специально, видимо, приспособленными для этого ремнями.
Змей тем временемсделал в воздухе кувырок и опять исчез в облаках. Ежка не видела лица своего похитителя, скрытого за черной маской. Зато, вывернув голову, она видела, как Василиса продолжает идти по полю. Ближе, подлетел бы только Змей ближе...
Они с похитителем приближались
к черной линии, но это казалось Ежке гораздо менее важным. Она тщетно пыталась стянутыми руками добраться до кинжала, что был пристегнут к ее поясу... или хоть до тоненького стилета, что колотился в тайном кармашке ее плещущейся по ветру юбки.
Кто ты? закричала она похитителю, не очень надеясь, что он говорит на ее языке, Был уговор, лишь княжескую дочь!
Я и взял княжескую дочь! Ту, что мне захотелось.
Неужели тот самый голос? Черноглазый красавчик, что поцеловал ее у Змеева логова! Она присмотрелась но только глаза было видно из-за маски, черные глаза, похожие на те, что так нагло осматривали ее вчера.
Ты-то тут причем? возмутилась Ежка, и тут же получила болезненный пинок по бедру.
Она лишь в последний момент увидела, что наперерез черному всаднику кто-то мчится от дальних богатырских конюшен, тех, что за городом. Дурак, ведь сказано же не мешать, из-за него Змей весь город сожжет!
В смельчака из черных рядов полетели стрелы. Тот пытался лавировать и использовать щит, но, пока добрался до Ежкиного похитителя, одна стрела уже торчала из его ноги и одна из плеча. Лошадь была прикрыта броней, но и у нее одна нога была ранена.
«Да это ж совсем пацан, удивилась Ежка. И ведь я и его знаю, это тот, у которого я рубашку забрала за серебряную монетку».
Мечи конников между тем встретились и разошлись, не причинив вреда ни одному из них. Стрелы уж больше не летели. Черные, видно, боялись задеть своего.
Ежкиному похитителю мешала Ежка. Пареньку из охраны раны. Мечи их сходились и расходились, но силы были равны. Когда в следующий раз их мечи скрестились, Ежка впилась, что есть силы, зубами и когтями в лошадиный бок. Лошадь дернулась, а златокудрому удалось добраться мечом до груди черноглазого. Прямо на Ежкино лицо брызнул ручеек черно-красной крови.
Лошадь отскочила, и теперь они стояли, глядя друг на друга. Черноглазый, с бессильно повисшей рукой, все еще пытающейся сжимать меч, второй рукой зажимал рану. И златокудрый, весь в крови, истыканный стрелами, едва держащийся от потери крови в седле худенький парнишка.