Алексей перевёл взгляд туда, куда уже несколько минут вглядывался Иванов. По другой стороне ущелья навстречу к ним приближались двое всадников. Прошло ещё несколько минут, и стало можно увидеть ружья за спиной у всадников в черкесской одежде. Иванов снял ружьё и принял наизготовку. Алексей повёл рукой:
Погоди.
Прищурился. То, что раньше казалось тюком, теперь стало девушкой, закутанной в какое-то полотно.
Нужно сначала разобраться.
Иванов перевёл взгляд с всадников на него. В глазах ясно читалось, что разбираться следует господину подпоручику, а не подневольному ефрейтору.
Алексей счёл нужным пояснить:
С ними женщина. И судя по всему, не по своей воле.
Иванов совершенно не желал влезать во внутричеркесские разборки с их черкесскими обрядами. И по его лицу это было чрезвычайно легко понять. Но Алексей не повёл и ухом.
Мы выясним, не требуется ли наша помощь, и направил коня к черкесам.
Иванов начал жалеть, что согласился на подобное предприятие, но изменить ответ уже было нельзя, потому он тоже повернул рыжую кобылу вслед за Алексеем.
Алексей громко окликнул горцев:
Остановитесь! Немедленно!
Те требование остановиться явно не оценили, и Алексей услышал, как пуля просвистела у уха. Конь встал на дыбы. Ему пришлось спешно ослабить повод и лечь на шею лошади. Конь опустился на четыре ноги, и Алексей достал пистолет. Пока он пытался преодолеть себя и выстрелить, один из противников упал и скатился в ущелье.
Ефрейтор Иванов время не терял. Стрелял с той же меткостью, с которой проявлял себя на учениях. Он с хладнокровным лицом под выстрелами оставшегося черкеса перезарядил ружьё и выстрелил, держась за лошадь одними ногами. Горец пытался отстреливаться, но вдруг резко покосился и упал на шею лошади. Та понесла тело и девушку.
Иванов провёл рукой по волосам и оглянулся с лёгким интересом посмотреть, как там подпоручик. И тут его подкинуло в седле. Маленький камешек упал под копыто лошади, а за ним покатились покрупнее. Грохот выстрелов вызвал небольшой оползень. Лошади взвились. Дешёвые сыромятные ремни подпруг растянулись на влажном воздухе, и Иванов почувствовал, что съезжает. Попытался обхватить шею, но лошадь мотнула, и его выкинуло из высокого, удобного для лошади и всадника, но ненадежного седла в то самое ущелье,
куда незадолго до этого полетел горец. А за Ивановым в это ущелье полетел тоже не сумевший удержаться на понёсшей лошади Алексей.
Приземление было ужасным. Иванов со всего маху приложился подбородком о скалу в глазах потемнело. Внутри черепа послышался отвратительный хруст. А потом его перевернуло в воздухе, и он покатился по склону, пока не застрял между камнем и чудом зацепившейся корнями за этот камень сосёнкой. Алексей проскользил спиной по склону, сдирая мундир и спину в клочья, и остановился об Иванова. Пытаясь удержаться, схватился за первое попавшееся и крепко сжал руку ефрейтора. Пистолет, который подпоручик так и не выпустил из рук, холодно ткнулся в голову Иванову. Тот почувствовал непередаваемое ощущение смещения костей в руке и, не выдержав, крикнул. Алексей испуганно дёрнулся. Спусковой крючок сместился. Кремень выбил искру, и вылетевшая пуля оторвала половину уха Иванова. Пострадавшее ухо тут же оглохло, и если бы не сломанная челюсть, превратившая крик в бульканье, он бы закричал в полный голос. Лицо Алексея оросилось тёплыми каплями, а ефрейтор попытался подальше отодвинуться от него. Дерево угрожающе скрипнуло. Иванов вынужденно замер, сдерживая стоны боли.
Алексей выронил от неожиданности пистолет. Тот покатился вниз с утихающим шумом, пока где-то далеко не послышался еле заметный плеск. Алексей осознал, что больше не падает и перестал цепляться за брата. Осторожно приподнялся, оперся одной ногой о камень и пристроился верхом на животе Иванова, старясь как можно меньше контактировать с его телом.
Где-то бесконечно далеко над обрывом слышался перестук копыт и слабое ржание. Лошади, потерявшие всадников, беспокойно потоптались на месте, зовя ездоков, а затем ускакали прочь. В груди у обоих похолодело.
Иванов аккуратно положил сломанную руку себе на грудь. Когда её перестали бесцеремонно сжимать, боль утихла. Он повернул голову влево, чтобы кровь выливалась наружу из разбитого рта, а не стекала в горло. Закашлялся, чувствуя, как на каждом движении почти невыносимо раскалённые спицы пронизывают челюсть и как в каждом ушибе боль отдаётся эхом. Про то, что сталось с ухом, он старался просто не думать.
Сказать хотелось многое. И если бы не сломанная челюсть и отвратительно кружащаяся голова, за ним бы не встало. Как назло начало тошнить. Иванов горестно порадовался тому, что утром почти ничего не ел. Не лезло. Как чувствовал, что всё приведёт к подобному.
Алексей на нём чуть шевельнулся, и Иванов прочувствовал каждую косточку в своём теле. Покосил на него взглядом. Алексей был бледным, но на удивление целым.
Брат? Аполлинарий Кириллович, ты жив? он почти шептал в страхе.
Аполлинарий Кириллович красноречивым взглядом сказал, что пока ещё жив. И вообще-то он Павел. А вот будет ли жив Алексей в ближайшее время уже не такой решённый вопрос. Иванов сглотнул всё равно накопившуюся во рту кровь. Вкус был мерзким.