Федор Жданович! Позвал я боярина, стоявшего невдалеке. Подойди-ка сюда, пожалуйста.
Скажи мне боярин, что говорит Русская Правда про оскорбление смердом князя?
Словом или делом? Тут же напрягся тот.
Словом.
Правда ничего не говорит. Такого и не бывает в наших землях. Разве что в Новгороде. Усмехнулся Федор.
Но, думается мне, что такой дерзкий проживет не долго, дружина княжеская мигом дурака на голову укоротит. Продолжил боярин, поглядывая на сбледнувшего парня.
Земля у нас скудная, рук мало, а мы не гордые. Зачем губить душу христианскую?
А может дурак тот и не христианин вовсе? Такое только язычник или еретик сотворить решиться. Включился в игру Жданович.
Думаешь отправить на церковный суд?
Можно. Но опять-таки убыток, работника потеряем. Не вернут его монахи. Или в монастырь упрячут, или сожгут на костре.
Что же делать? Нельзя простить поношение княжеской чести. Так и основы государства
расшатать могут.
Думаю, следует наложить виру.
Велика ли вира?
За честь княжескую гривен 800, новгородских.
Петр громко икнул, а помалкивающие, но внимательно слушающие смерды широко разинули рты.
Не мало?
В самый раз.
Я вот думаю, что у дурака того не отыщется столько серебра.
Оно и понятно, боярин разгладил усы и весело смотрел на меня, деланно не замечая застывших истуканами, так и не закрывших рты, смердов, откуда у него? Семья заплатит. Но если и у них нету столько серебра, то тогда вся деревня будет платить. Лет 100, а то и 200.
Раздался резкий звук удара и Петр кубарем полетел с бревна, облив себя остатками остывшего варева, про которое и думать забыл.
Вчера я уже предложил одному недоумку податься в скоморохи. Вот ему и товарищ нашелся. Пойдут два дурня по свету, веселя народ. Всяко кучей то легче. Боярин Дружина подошел незаметно и слышал почти весь разговор.
Что будем с этим делать? Осведомился он у меня, кивнув на сидящего на снегу парня и размазывающего по лицу кровавые сопли.
Ему уже двадцать лет, а ни своего двора, ни жены, ни детей, да и ума, как у ребенка. По уму и наказание. Пусть отец его поучит, Ефим. Что бы месяц сидеть не мог. Поняли ли? Спросил я у смердов из Бобровиц.
Те отмерли и часто закивали головами.
Вот и хорошо. Проверю. Пошли, бояре.
Постояли. Помолчали.
Правильно все сказал и сделал, Олаф, наконец произнес Кнутович, а еще полгода назад, в такой же ситуации, вел себя как телок. Все же повзрослел.
Это когда?
С Алводом, сыном Хрольфа.
А Я уже и забыл.
Ну-ну.
Обед закончился и народ побрел по рабочим местам. До самого вечера я продолжал шататься по Белой горе, намечая фронт работ. Вечером, возвращаясь в старую усадьбу, мои спутники временами поглядывали на горб, укрытый полотнищем, но помалкивали, не проявляя нетерпения и любопытства. Проехали гостеприимно распахнутые ворота и остановились у самого крыльца.
Губа! Немир! Позвал я холопов. Возьмите вот это и несите ко мне, наверх. А бочонок тащите в трапезную, указал я им.
Вас же, бояре, буду ждать там. Умывайтесь и приходите. С женами и детьми.
Где-то через час спустился в зал, где уже кучковались мои ближники и их семьи.
Всех прошу к столу. Пригласил заинтригованных гостей. Симион, не в урон чести, открой бочонок. В нем нектар, боюсь холопы расплещут.
Народ расселся. Любава поставила перед каждым взрослым серебряный или стеклянный кубок. Отец Лаврентий, старенький поп из Нового Листвена, случившийся по делам в усадьбе, прочитал молитву.
Кто так закрыл бочонок? Бормотал Симион, мучаясь и кряхтя. Криворукие.
Наконец тот поддался.
Любава, набери братину и подай мне.
Холопка исполнила указание и протянула мне серебряную посудину, полную почти до краев.
Вы все мои близкие. Моя семья. Начал я. Поэтому хочу провозгласить первую здравницу за вас, за вашу заботу и любовь
Пригубив волшебное вино, я пустил братину по кругу. Через пару минут та вернулась ко мне уже пустая. Тем временем Любава наполнила кувшин портвейном и разлила его по кубкам.
Очень крепкое вино, заметил Дружина, но вкусное и пахучее.
Ага. Согласился с ним Жданович.
Остальные одобрительно покивали головами. Еще бы! Этот порто обошелся мне как полдома Серёги Воробьева.
Вторую здравницу провозглашаю за Дружину Кнутовича. Продолжил я.
Дождавшись, пока все отхлебнут из кубков, я подозвал старика.
Ты верно служил моему отцу, а теперь и мне. Прими же в благодарность этот подарок.
Я опустил руку под стол, достал кинжал и протянул боярину. Тот взял и рука его неожиданно дрогнула. Справившись с мгновенной слабостью, потянул из ножен. Внимательно осмотрел клинок и, повернувшись к остальным, показал всем гостям.
У-у-у-у-у
Раздался восторженный гул. Причем если мужчины одобрили суровую красоту базеларда, то женщинам пришлись по душе богато украшенные ножны.
Это еще не все. Продолжил я, доставая увесистый сверток. Серебро на 20 новгородских гривен.
Я развернул сверток и все увидели горку металла.
Возьми, боярин.
Старик заграбастал сверток и посмотрел на меня. Показалось или и в правду в уголке правого глаза мелькнула влага?
Спасибо, князь. Не ожидал, но отслужу.