А куда ты денешься, старый. Улыбнулся я. Садись уже. Предлагаю закусить, чем Бог послал.
Утолив первый голод, я снова поднял кубок.
Третью здравницу провозглашаю за Федора Ждановича. Выпьем!
Пригубил
чуток, вино крепкое, а тело малолетки. Пить по полной свалюсь под стол.
Подойди, боярин. За верную службу жалую тебе этот клевец и 20 гривен серебра.
Клевец, конечно, был не так богато украшен, как кинжал, но работа была изумительная, а золотая инкрустация придавали его хищной элегантности дух богатства.
Очередной восторженный гул.
Так и пошло. Перекусили, выпили, подарки. Симион и Василий Ждановичи получили по наконечнику для рогатины и по 5 гривен серебром. Ян Малый, сын Федора, не мог наиграться новым ножом. К всеобщему удивлению, он получил две серебряные монеты, которые тотчас у него отобрали и принялись рассматривать. Диковинные драконы и небывалая четкость чеканки вызвали новые охи и ахи женщин и заинтересованность у мужчин. Отец Лаврентий получил 2 гривны на церковь. Дошла очередь и до прекрасной половины. Елена, жена Дружины, худющая гречанка 38 лет, любовалась массивным золотым перстнем с большим сапфиром, под цвет ее глаз.
Такой впору только Великому князю. Изрекла она, но снимать украшение и не подумала.
Переяслава, жена Федора, получившая такой же, только с рубином, молча кивнула, соглашаясь с подругой.
Верея, дочь Кнутовича, не отрывала глаз от серёг с крупными жемчужинами, а Варвара, 6-летняя дочка Ждановича осторожно прикасалась пальчиками к паре сережек, в форме бантиков, украшенных маленькими изумрудами и бриллиантиками. И женщины, и девочки получили в придачу по золотой монете «на ленты». Панды смотрелись не так красиво, как драконы, зато золото, большая редкость в северо-восточной части Руси этого времени.
В общем, вечер удался.
Ты как, старый, не слишком пьян?
Знаешь, Олаф, твое вино коварное, как греки. Вроде и выпили не так много, а в голове уже шумит.
Хотел с тобой наедине поговорить.
Сегодня уже не получится. Давай завтра. У меня много вопросов.
Ну завтра так завтра. А на счет вопросов Не на все есть ответы. Но я попробую, таиться не стану.
Хорошо, Олаф. Давай дальше пировать!
Подошел и Федор.
Откуда это все, князь?
Из погреба. Улыбнулся я.
Видел. Но! Я служил твоему отцу, теперь тебе. Никто не может упрекнуть меня за плохое отношение к своим обязанностям. Однако все это сбивает. Я не знаю, откуда ждать неприятности и не смогу их предотвратить.
«Как-то неожиданно нарисовался глава будущей контрразведки» удивился про себя такой удаче.
Завтра, как Дружина отойдет, мы с ним встречаемся, чтобы обсудить кое-какие вопросы. И этот тоже. Приходи. Отправь старшим на стройку Симиона Дружиновича, а сам останься в усадьбе.
Понял. Приду. Жданович отошел к жене и детям, продолжавшим рассматривать подарки и меряться, у кого круче.
Еще днем решил рассказать все, вернее почти все, своим боярам. Все же они ближайшие помощники и должны представлять, хотя бы в общих чертах, мои цели и свои задачи. Стрёмно, конечно. Вселенец в тело князя попахивает серой. Одна надежда, что христианство еще не укоренилось на Руси, особенно на Севере, настолько, чтобы народ окончательно забыл языческие традиции. Тем более, рядом граница с буртасами, мордвой и прочими черемисами. А для язычества такие фокусы обычное дело, так что может и не потащат меня в монастырь.
Вроде бы и выпил вчера чуток, а голова трещала и из тела, казалось, вытащили все кости. Еле встал и шатаясь побрел, вдоль стеночки, умываться. Кое-как оделся и поковылял во двор. Народ уже уехал на Белую гору. Остались только несколько домашних, женщины, да Некрас, кметь Ждановича, на охране.
Любава! Хрипло прокаркал несчастный князь. Притащи квасу, холодненького. Много!
Хихикая, девка скрылась в сенцах. Подошел к хмурому боярину Федору.
А Дружина где?
Сейчас подойдет, тоже квас хлещет.
А ты что, не пил вчера? Выглядишь свежо.
Не пью много. Не по нутру мне. Да и вино твое, князь, больно крепкое. Меня бесит, когда голова плохо соображает.
«Все, быть тебе начальником Тайного приказа и прочих, многих» решил я.
Напившись вволю холодного кваску, отдал Любаве и велел:
Отнеси в трапезную. И передай боярину Дружине, чтобы туда приходил.
Пошли, Федор Жданович, обсудим дела наши скорбные.
Почему скорбные?
Сейчас расскажу, пошли.
Расселись за столом. Я с Кнутовичем, опять жадно припали к кубкам с квасом, Федор только пригубил и ухмыльнулся, глядя на нас.
Смейся, смейся, злобный паяц, над разбитою любовью. Пробормотал я.
Чего? Не понял тот.
Это я так, мысли в слух. Итак, бояре. Слушайте.
Я рассказал им все, от момента попадания в тело князя, до своих
планов на будущее. Ну и про будущее, ожидавшее всю Русь, если эти планы не сбудутся. В общих словах, конечно. Повисла долгая тишина. Два опытных, побитых жизнью, человека молча сидели за столом и смотрели на свои ладони.
Так и знал, что ты не Олаф. Выдал, наконец, Дружина. Говоришь не так, двигаешься не так, поступаешь не так. Думал оттого, что повзрослел. А оно вон как, оказывается.
А где сам князь? Вернее, его душа? Спросил Федор.