Как сам хочет.
Но отец, бросив на мать удивленный взгляд, запинаясь, пробормотал:
Ято что ж Я ведь ништо Ты вот как, мать? Я чего? Мое дело знамо Куда ни шло, а нынешний год, конечно, хлеба нет, милостынькой не прокормишься.
Он хорошо знал, что мать хотя и сослалась на него, но это еще не значило, будто он в самом деле скажет свое решающее слово. Да если бы и сказал, мать все равно сделала бы посвоему.
Как сама хочешь Чтоб после чего не вышло.
И тихо шепнул дяде Федору:
С ней говори: как скажет, так и будет.
Чуть заметная улыбка мелькнула на лице дяди Федора. Склонив голову набок, он посмотрел в угол, видимо чтото обдумывая, потом решительно обратился к матери:
Сваха Арина, все дело за тобой. Ежели ты согласна, начнем о цене.
О цене что! Ценой нас не обидишь. Ты вот только скажи, какой же тебе из нашего содома по нраву пришелся. Их ведь вон сколько у нас. Прямо целая арестантская рота.
Мне которого пошустрее, посмелее которого, сваха Арина.
Все они гожи. Все озорники. У меня голова от них кругом идет. Одного хлеба не напасешься.
Я все качал и качал зыбку, низко опустив голову. Я не мог поднять глаз на мать или на отца, а особенно на дядю Федора. Очень сильно билось сердце. Догадывался, что дядя Федор намекает на меня. Это про меня говорит: «которого пошустрее, посмелее». Может, он когонибудь выберет из старших братьев? Правда, старшие каждое лето нанимаются в работники к богатым мужикам. Ну, а если дядя Федор даст цену больше? Да, кроме того, ведь я еще учусь. Последний год хожу в школу, а весной экзамен сдавать. И так пропустил один год нянчил девчонку Стало быть, меня нельзя. Не могут же опять оторвать от училища!..
А дядя Федор словно нарочно медлил и не говорил, кого же он хочет нанять.
Что ж, сваха, говори. Сейчас и магарыч. Я и то Сказал Ермошке: «Ты вот, хрипучий идол, упираешься, а я пойду к свахе Арине и там найму. А ты, Ермошка, с досады локти будешь кусать». Так и сделаю. А мальчишка ваш нешто его Саньке чета? Вашто шустрый, расторопный
Да ты кого? перебила мать.
Кого?
Дядя Федор повел глазами по избе. Мы все потупились. Филька с Гришкой даже схоронились за кожух печки.
Вот он, геройто, сидит. Книжникто ваш. Больно шустер!
Он указал пальцем на меня. Я недавно читал «Вия» Гоголя, и палец пастуха показался мне железным. Я вздрогнул. Хотел чтото сказать, а язык отяжелел. От волнения затуманилось в глазах, и сквозь этот туман вижу, смутно вижу, как не то сочувственно, не то тревожно смотрит на меня Васька; прислонившись к голландке, испуганно таращит глаза Николька и как будто хочет чтото сказать, а с кутника, усмехаясь и радуясь, глядит на меня старший брат Захар. Изза кожуха печи высунулась голова Фильки. Филька, с которым мы каждый день деремся, показал мне язык.
«Стало быть, меня, меня, меня» зазвенело в ушах.
Я решительно поднял голову, в упор посмотрел на мать и дрожащим голосом крикнул:
Меня нанимать нельзя!
Видимо, такой ответ ошарашил мать. Сразу она даже не нашлась, что сказать. Потом молча шагнула ко мне и нараспев протянула:
Это почему же тебя нельзя? Да и что же это ты у нас за такой за барин выискался?
Мне весной экзамен сдавать.
Воона! облегченно вздохнула мать. Невидаль какая училище! Без тебя там сдадут. Мало их, ученых, на дорогах валяется. От твоей учености в доме прибытку не будет.
Спорить с матерью было не только бесполезно, но и опасно: она могла взять скалку и, как она всегда говорит, «сразу всю ученость из башки вышибить». Я искоса взглянул на дядю Федора и почувствовал, как жгучая злоба переполняет
кого хошь спроси. Я и скотину люблю, и людей все равно тоже люблю.
Он выпил, налил еще чашку и, что для меня было неожиданным, поднес ее мне. Я испуганно отодвинулся, покраснел, посмотрел на братишек. Л те так и уперлись в меня завистливыми взглядами.
Пей! ласково кивнул дядя Федор на чашку. За тебя ведь магарычто.
Я не шелохнулся. Чашка с прозрачной холодной водкой стояла передо мной. В ней тускло отражался свет пятилинейной лампы.
Пей! приказал отец.
Не буду, чуть слышно ответил я.
Петька, пей! в один голос сказали Беспятый и старик Сафрон.
Нет, не буду, отодвинулся я от чашки.
Пей! как шелест черных тараканов, донеслось до меня с кутника, с печки и с лавок.
По я бросил на братишек такой злобный взгляд, что они сразу замолчали. И тут глаза мои встретились с глазами матери. Прищурившись, она едва заметно кивнула мне на чашку и какимто особым голосом, который, казалось, идет у нее из самого нутра, ласковым, но повелительным, приказала:
Пей!
И я взял чашку.
Водка была холодная, острый запах ее щекотал ноздри. Сам того не замечая, я выпил до дна и принялся хватать кислую капусту.
Вот так. Вот это, брат, здорово! не то удивился, не то испугался дядя Федор. Это ты очень здорово.
Водки осталось совсем немного, и дядя Федор не знал, кому же поднести. На него с одинаковой жадностью глядели и Иван Беспятый и Сафрон. Если обоим поднести очень по малу выйдет, если одному другой будет в обиде. Тогда дядя Федор решил послать еще за полбутылкой.
В избенке нашей стало шумно. Соседи и отец говорили о том, что дядя Федор очень хороший человек и подпасков никогда не обижает. А у меня сильно кружилась голова, и уже казалось не таким страшным, что наняли в подпаски. Наоборот, думалось, что училище бросить не жалко и что все равно, учись не учись, а. толку не будет и путей мне дальше нет. Даже лучше, если я буду пасти коров. По крайней мере никто не обругает меня за чтение книг, никто не скажет, что я балую, а мать уже больше не вырвет из моих рук книжку. Хорошо и то, что не придется нянчить крикливую сестренку. Пусть нянчит ее Филька, любимец матери, пусть на руках ее носит, кашу жует, кормит с пальца. И пусть теперь не меня, а его награждает мать звонкими подзатыльниками.