Шатун потрогал свой нож, все еще спрятанный под моей одеждой, и сделал предупреждающий знак: не расслабляйся, дескать. Милый ты мой, кого нам здесь бояться? Кругом все свои. Ночь. Тихая ночь, святая ночь
Я только две вещи в жизни уважаю, говорил мужичок. Брагу пить да спать. Но только чтобы всего вдоволь. Недоспать или недопить нет ничего хуже. И чтобы ночью обязательно сны, а за выпивкой песни.
Хорошо тебе, значит, живется, констатировал Яган, подбирая с рогожи самые аппетитные куски.
Не жалуюсь, согласился мужичок. Все у меня есть, что человеку положено. Дом есть, баба есть, ребятни хватает. Эти разбегутся других подкинут. Мор мне не страшен, еще мальчонкой переболел. В войско не берут, отвоевался. А возьмут, тоже ладно. Не подкачаю, хоть и рука сухая.
Все есть, только ума нет, проворчала в темноте баба.
Ничего, ничего, мстительно пообещал мужичок. Посмотрим, что завтра скажешь, когда вдовой окажешься.
Испугал, шелудивый
Не могу эту язву спокойно слушать. Он взболтнул брагу в бадье. Ты спой лучше, порадуй душу.
Споем, пообещал Головастик. Вот только в горле что-то пересохло. Промочить надо
Промочить так промочить. Своевременное предложение. Только вот браги что-то маловато, на самом донышке плескается. Ну и выпивохи у меня в друзьях. Ну ладно, за ваше здоровье!
На этот раз бадья повела себя весьма странно. Как живая, она ходуном ходила в моих руках, уворачивалась от губ, а потом пребольно стукнула по зубам. Брага выплеснулась мне на грудь.
Не хочешь пить, другим отдай, недовольно проворчал Яган.
Где пьют, там и льют! жизнерадостно заорал мужичок, хватаясь за топор.
Сейчас порубает нас, подумал я. Интересно только, с кого он начнет? Пили мы по кругу, значит, и головы по кругу полетят. Прекрасно, я последний. Успею еще закусить Да нет, это он пол в своей хижине рубит да еще просит, чтобы посветили. С ума сошел, что ли?
В сторону полетели щепки, доски, брусья, какая-то труха, и вскоре на белый свет была извлечена еще одна бадья. Не стоит даже объяснять, что последовало за этим: ликование Головастика, одобрение Ягана, брань бабы, мои аплодисменты. Только Шатун никак не отреагировал на это событие.
Бадья снова пошла по рукам. Буль-буль-буль. Мужичок уже обнимался с Яганом, как с родным братом.
Верно говоришь! Правильно говоришь! Он согласно кивал лохматой головой. Ну что раньше за жизнь была? Никакого порядка! Каждый сам по себе. Жили где придется. Бродили где придется. Ели что придется. А теперь по-о-рядок! Живем где положено. Идем куда пошлют. Едим что разрешают. Никаких забот. А когда голова от забот свободна, руки сами в дело просятся. Разве не так?
Так, подтвердил Яган, клянусь Тимофеем!
Тогда пой. Удачи тебе!
И тебе (Буль-буль-буль.)
Мне не надо. Мне в Прорву утром.
Запамятовал, прости.
Прощаю. Тебе все прощаю. (Буль-буль-буль.) Опять же, как со стариками хорошо стало. Пользы ведь от них никакой, только болтают много. То не так, это не так. Корми их, лечи. А теперь все по справедливости. Не можешь дело делать, значит, прочь. Не мешай людям. Сам в Прорву прыгай, пока не спихнули. Нечего народ глупыми речами смущать.
И не жалко тебе их? встрял в разговор я.
Чего засохшее дерево беречь?
Даже отца с матерью не жалко?
Какой отец? Какая мать? Ты ошалел, что ли, братец? Баба дите родит, покормит немного и сразу другой отдает. А ей потом взамен другого. И так все время. Спра-а-а-ведливо! А то раньше как нянчишь его, нянчишь, холишь его, холишь! Все для него. Себе даже в ущерб. А сколько с соседями ссор из-за детей было? А толку-то: ни любви, ни благодарности.
Завидую я тебе. Яган облобызал мужичка. От всей души завидую. Ну какие у тебя заботы могут быть?
Никаких. (Буль-буль-буль.)
А я, когда в Друзьях состоял, хлебнул горя. Побольше, чем ты браги. То скажешь не к месту, то промолчишь не вовремя. Знать надо, когда лизнуть, а когда куснуть. Спать ложишься генералом, просыпаешься колодником. Вот ответь мне на простой вопрос, только честно. Жаб кушать любишь?
Люблю, если угостят. Скрывать не буду.
Молодец! А я вот не могу. Боюсь. Скажи, это справедливо? Кому лучше живется тебе
Было оно, скажем прямо, незавидное. Спина моя опиралась о стенку хижины, коленки были прижаты к груди, а щиколотки связаны. Вытянутые вперед руки охватывали колени и тоже были скручены в запястьях. Длинная палка, вставленная в подколенные сгибы поверх рук, не позволяла конечностям шевелиться. Единственное, что я мог, это крутить головой и раскачиваться на ягодицах туда-сюда. Напротив меня в аналогичных позах сидели Яган и Головастик, рядом Шатун и мужичок-кормилец. Хозяйка и дети в хижине отсутствовали, зато в избытке хватало служивых.
Очухался! объявил тот стервец, который колотил меня в бок.
Двое служивых, по виду офицеры, подошли ко мне. Один из них (тот самый полусотенный, которого мы одурачили вчера на заставе) за волосы приподнял мою голову.
Ну и страшилище, сказал он брезгливо. И уродится же такой! Белый, как глист! Не знаешь его, случайно?
Нет, ответил второй офицер, плешивый и плюгавенький, но явно себе на уме. Больной, наверное. Видишь, облез весь. Не трогай, еще заразишься.