Интерес к одной и той же книге перекинул между старым и молодым читателями невидимый мостик, и Витюк, как равный равного, спросил деда:
А на самых интересных местах вы вперед не заглядываете, чтобы поскорей узнать, чем кончится?
Что ты? Как можно! запротестовал Семен Григорьевич, но глаза свои почему-то отвел в сторону
Вечером Екатерина Захаровна пожаловалась Кондрату Ивановичу, что супруг ее совсем отбился от рук и целыми днями напролет читает глупую книжку. И ещё она добавила тем тонким, как бы сдавленным от почтения голосом, который сам собой появлялся у нее, стоило лишь ей заговорить о медицине, что, по ее мнению, это неразумное чтение сводит на нет все благодатное действие лекарств и может привести ослабленный болезнью организм Семена Григорьевича к хроническому малокровию.
Кондрат Иванович засмеялся своим скрипучим смехом и сказал легкомысленно:
Пусть читает сколько хочет, лишь бы раньше срока не выходил из дому!
Екатерина Захаровна надулась от обиды и усомнилась в медицинских познаниях Кондрата Ивановича, а Семен Григорьевич в благодарность предложил врачу сыграть в шашки.
Он все время помнил о недавнем своем решении проиграть Кондрату Ивановичу, но осуществить этот хитрый замысел не оказалось никакой возможности. Когда Семен Григорьевич зорким чемпионским глазом видел, что очень даже просто можно сразить две-три пешки противника или пробраться в дамки, он не в силах был удержаться, чтобы не совершить этого. Не его вина, что все в своей жизни привык он делать добросовестно, в полную меру сил, и играть хуже, чем умел, был прямо-таки не в состоянии. Ему легче было на словах признать, что Кондрат Иванович играет в сто раз лучше его, чем на деле проиграть ему хоть одну партию.
Презирая себя за жадность, Семен Григорьевич первую партию закончил вничью, а вторую выиграл и даже запер Кондрата Ивановича в «нужничок» вместе с его «Павлом Буре» и высшим образованием.
Пошел на поправку! весело сказал Кондрат Иванович, довольно удачно делая вид, что самолюбие врача, вылечившего больного, пересиливает в нем обиду побежденного игрока.
Не успела Екатерина Захаровна закрыть за Кондратом Ивановичем дверь, как снова позвонили.
Звонок был тихий, неуверенный. Сердце Семена Григорьевича сдвоило удар: Кирюшка! Щелкнул дверной замок и Семен Григорьевич услышал в передней глуховатый голос Коли Савина.
Уж кого-кого, а Колю Савина он никак не ждал. Пришел парень, не посмотрел на обиду Семен Григорьевич смахнул слезу-горошину, подумал: «Слаб стал!»
Екатерина Захаровна встретила Колю ласково: она любила, когда их навещали молодые рабочие, то ли потому, что после отъезда своих детей скучала по юным лицам, а может, еще и потому, что бессознательно видела в этих посещениях признание особых заслуг Семена Григорьевича, подтверждение того, что они с мужем не даром прожили свой век на земле, есть кому помянуть их добрым словом.
Как экзамены, Коля? спросила она токаря, помогая ему пристроить на вешалке пальто.
Какие экзамены? опешил Коля Савин.
Как какие? А в вечерней школе?
Коля Савин догадался, что Семен Григорьевич экзаменами объяснил его отсутствие во время размолвки, и, выручая мастера, сказал:
Ах, в школе На будущей неделе начнутся, день и ночь зубрю, боюсь срезаться!
А ты не бойся, сердобольно посоветовала Екатерина Захаровна. Учи все, что положено, и ничего не бойся!
Так и придется согласился Коля Савин, стыдясь, что обманывает добрую Екатерину Захаровну.
Семен Григорьевич, слышавший весь разговор, с облегчением перевел дух. Он подумал признательно, что мужчины, настоящие мужчины, даже не сговариваясь меж собой, всегда поймут друг друга, поймут и вызволят из беды.
Коля Савин долго откашливался перед дверью и наконец вошел к больному. Семен Григорьевич сидел на кровати и, может быть, потому, что смотрел он на своего любимого ученика снизу вверх, взгляд его казался виноватым. Коля поздоровался с мастером, неловко положил на стол плоскую коробку, перевязанную нарядной голубой лентой, и присел на кончик стула. Долгую минуту они стесненно молчали.
Выручила их коробка, принесенная Колей. Она покоилась на столе скучным серым дном кверху и, судя по некоторым признакам, содержала в себе нечто кондитерское. Лента на коробке была такой праздничной голубизны, что невольно притягивала взгляд Семен Григорьевич покосился на ленту, и Коля Савин обрадовался законному поводу начать разговор.
Вам от всех наших ребят стыдливой скороговоркой сказал он, пододвигая коробку мастеру.
Семен Григорьевич строго посмотрел на пеструю картинку на крышке и спросил шепотом:
Что там?
Конфеты, так же шепотом ответил Коля Савин. Шоколадные..
А вот это зря! рассердился Семен Григорьевич. Эх ты, а еще токарь: кто же больным старикам конфеты носит? Да у меня от этого шоколада всегда изжога приключается. Как поем так изжога!
Семен Григорьевич презрительно щелкнул по крышке пальцем, будто всю жизнь только и питался фигурным шоколадом.
Мы сначала цветов хотели купить, да нигде не нашли: не сезон
Цветы! фыркнул Семен Григорьевич. Что я, барышня какая, чтобы цветочки нюхать?! Вижу, недобираешь ты в этом вопросе, Коля!