Там песок под ногой бел как снег, но горяч, горяч даже ночью.
Потом они остановились в последний раз, Джим вывел ее из автобуса, и они постояли минуту вместе, уже в Нью Йорке. Мимо, через вокзал, прошла пара женщина, за ней мужчина с чемоданами, и женщина говорила:
Вовремя приехали, ровно четверть шестого.
Мне к зубному врачу, сказала она Джиму.
Знаю, сказал он. Я подожду.
И он ушел, хотя она не видела как. Должен был мелькнуть синий костюм в дверях но нет, никого.
Спасибо бы ему сказать, тупо подумала она и медленно пошла в вокзальный ресторан, снова спросила кофе. Во взгляде бармена, за длинную ночь насмотревшегося на пассажиров, отразились остатки сочувствия:
Не выспались? спросил он.
Не выспалась.
Позже обнаружилось, что к автобусному вокзалу примыкает железнодорожный, Пенсильванский, и она добрела таки до зала ожидания, отыскала местечко на скамье и там опять уснула.
Потом ее грубо потрясли за плечо:
Скоро семь, мадам. На поезд не опоздаете?
Она выпрямилась. Сумочка на коленях, ноги аккуратно скрещены, в лицо светят настенные часы.
Спасибо, сказала она и наугад пошла мимо скамеек, встала на эскалатор. Позади сразу кто-то встал, тронул за руку; она обернулась Джим.
Там трава зелена и мягка, улыбнулся он, и прохладна вода в реке.
Она устало смотрела. Эскалатор кончился, она соступила и пошла по улице, которую увидела перед собой. Джим шел подле и не умолкал:
Такого синего неба нигде нет, а песен
Она прибавила шагу, обогнала его и подумала, что на нее смотрят. Остановилась на углу, ожидая зеленый свет, а Джим быстро приблизился.
Смотри, сказал он, поравнявшись, и протянул руку, полную жемчужин, и, не останавливаясь, прошел мимо.
На другой стороне улицы она увидела только что открывшийся ресторан. Вошла, села за столик, и рядом выросла хмурая официантка, проворчала:
Вы заснули.
Извините, пожалуйста, сказала она. Было утро. Яйцо в мешочек и кофе.
Из ресторана она вышла без четверти восемь. Можно сразу поехать автобусом в центр, напротив клиники выпить еще кофе и прийти к открытию, первой.
В автобусах уже было много народу; она села в первый попавшийся, и свободного места там не нашлось. Ехать ей до Двадцать третьей улицы, а место освободилось, когда проезжали Двадцать шестую; проснулась она уже очень далеко и чуть не полчаса искала автобус и возвращалась обратно.
На углу Двадцать третьей улицы она стояла, пережидая красный свет, и вокруг собралось много людей; вместе они пересекли улицу и разошлись каждый в свою сторону, но к ней кто-то пристроился. С минуту она шла, не поднимая глаз, мрачно уставившись под ноги, и зуб у нее горел; потом посмотрела вокруг, но синего костюма не заметила.
В клинику, где принимал ее врач, она пришла по прежнему ранним утром. Двери проворно распахнул свежевыбритый, тщательно причесанный швейцар; к пяти часам он сникнет, прическа слегка растреплется. Она прошла внутрь свершилось, она добралась до места, вот цель
и конец пути.
В приемной сидела за столом сестра во всем белом, чистом; она сразу отметила опухшую щеку, усталые плечи:
Бедная, видно, помучились.
У меня болит зуб.
Сестра улыбнулась, как бы не исключая возможности, что в один прекрасный день ей скажут: «У меня болит нога». Поднялась и засияла белизной медицински стерильное солнышко:
Проходите сразу к доктору. Ждать не придется.
На подголовнике кресла, на круглом белом столике, на бормашине, склонившей гладкую хромированную головку, тоже лежало солнце. Доктор улыбнулся великодушно, как сестра: не зубы ли средоточие всех человеческих недугов и каждый излечим, стоит только прийти вовремя.
Карточку я сейчас принесу, быстро сказала сестра. Решили больную сразу к вам.
Сделали рентген, и злобный глаз камеры, казалось, пронзил ее насквозь и, ни на чем не задержавшись, сфотографировал за ее спиной гвозди в стене, запонки доктора, мелкие хрупкие косточки инструментов.
Удалять, разочарованно бросил доктор.
Да, доктор, откликнулась сестра. Я сейчас же позвоню.
Зуб безошибочно привел ее именно сюда, и здесь, очевидно, только его и признают. Фотографируют отдельно от нее, изучают, описывают; он как бы драгоценный пассажир, и его надлежит ублажать, а сама она безликое средство передвижения, только этим и интересная доктору и сестре; спорое и умелое участие выказывается ей только как вместилищу собственного зуба. Доктор протянул листок бумаги с изображением челюсти; больной зуб помечен черным, а сверху приписано: «Нижний коренной, удалить».
Возьмите листок и сейчас же идите к хирургу, вот карточка с адресом. Там вами займутся.
Что со мной сделают? спросила она, а хотела: «Я выживу?» и «Глубоки ли корни?».
То, что нужно было давным-давно, нетерпеливо ответил доктор и отвернулся. Удалят вам зуб.
Задерживаю его, подумала она, надоела со своим зубом. Встала с кресла:
Благодарю вас. До свидания.
До свидания, в последнюю секунду он улыбнулся, показал ровный ряд белых, безукоризненно ухоженных зубов.
Как себя чувствуете? Очень болит? спросила сестра.
Нет, ничего.
Хотите, дам кодеину. Сейчас, конечно, лучше обождать, но если боль действительно сильная, я, пожалуй, дам.