Я вздрагиваю, внутри всё скручивает, будто нервы собрались в один узел, и кто-то резко потянул за него.
Дальше всё начинает плыть.
Музыка будто не снаружи, а внутри. Она прорастает через меня. Я не чувствую пола. Или это уже не важно?
Я не замечаю, когда оказываемся у стола. Когда он сажает меня на край, а сам стоит между моих ног. Пальцы на моей шее, на талии. Лица вокруг расплывчатые.
Мужчины. Повсюду мужчины. И все смотрят. Или не смотрят. А мне всё равно.
Музыка играет особенно красиво, будто звучит специально для меня. В теле всё пульсирует тепло, мягко, глубоко. Хочется ещё немного движения, ещё немного дыхания, ещё немного ритма.
Незнакомец рядом, его рука скользит под топ, ищет доступ, которого я не даю. Прикосновение кажется чужим, слишком резким, слишком своевольным. Мне вдруг становится тесно, сидеть
больше невыносимо.
Отталкиваю его ладонь, не злобно, но чётко. Хватаюсь за край стола и легко взбираюсь наверх, как будто там моё место. Под светом, под звуком, под взглядами.
Я танцую с удовольствием, с огнём, с ощущением, будто весь клуб вертится вокруг меня.
Но длится это недолго. Я чувствую его раньше, чем вижу.
Он подходит сзади тихо, размеренно, будто всё ещё сомневается, но не останавливается. Запах накрывает первым: знакомый, тёплый, звериный как память о чём-то важном, потерянном и вдруг вернувшемся.
Его ладони ложатся на талию, мягко, но с силой, и он подтягивает меня ближе не спрашивая, не колеблясь. Райн
Тело отзывается мгновенно будто всё это время ждало именно этого. Не просто прикосновения.
Глава 12
Волк внутри взвывает вот она, самка, его. Просится. Течёт. Отдаётся, как будто не может иначе.
Но я чувствую не то.
Под кожей не её жар, а искусственный. Вкус на губах сладкий до тошноты. Запах не её. Возбуждение с привкусом чужой воли. Химия, а не инстинкт. Подстава, которую влили в кровь, чтобы толкнуть в руки.
Я сдерживаюсь. Зверь рвётся но я держу. Веду её к воде, почти волоком, почти не дыша. Каждый её шаг искушение. Каждый вздох вызов.
Она смеётся, легко и беззаботно. В её смехе нет ни тени тревоги, хотя я крепко сжимаю её бёдра, сдерживая внутреннего зверя.
Ты всегда был таким горячим, шепчет она, пока я несу её к воде. Голос ленивый, вкрадчивый. Как сирена, которая поёт не для того, чтобы звать, а чтобы утащить на дно.
Белла, предупреждаю, но она только посмеивается, трётся щекой, утыкается носом в шею.
Запах твой как дурман. Хочется снова и снова. В тебя хочется нырнуть с головой и не выныривать, шепчет, проводя губами по коже.
Сдерживаюсь. Зверь внутри воет, скребёт под рёбрами. Он слышит зов, чувствует жар её тела и хочет сорваться. Но это не её голос. Не её выбор. Это чужой яд по венам.
Перестань, хриплю. Или я не смогу.
А ты не хочешь?.. Она вскидывает на меня глаза, в которых горит дурман и что-то ещё, более острое. Боль? Грусть? Вопрос?
Не так. Не сейчас, Отвечаю глухо. По-мужски. Решительно.
Она хмурится. И только тогда до меня доходит: за всей этой игрой, шепотом и прикосновениями она ищет ответ. Реальный. Мой. И я должен его дать честно, без гнева и страсти.
Мы на месте, говорю, опуская её на землю. Луна заливает берег серебром, вода темнеет под камышами, прохлада пульсирует в воздухе.
Она делает шаг босыми ступнями по холодной траве и тут же отскакивает, будто очнулась.
В глазах вспыхивает растерянность, а за ней узнавание, словно сквозь туман в крови пробилось что-то настоящее.
И страх не передо мной, а перед той силой, которую она ощутила, когда я сдержал зверя.
Я обнимаю крепче. Кладу ладонь на затылок.
Всё хорошо, шепчу в висок, глухо, сдержанно. Пока я здесь, с тобой ничего не случится.
Я надеялся на передышку пару секунд тишины, чтобы сбить жар.
Но Белла подаётся вперёд, глаза ещё мутные от дурмана, а в голосе уже каприз дерзкий, на грани истерики.
А с Селеной ты тоже был таким холодным? шепчет, и пусть нет в её словах упрёка, но удар проходит точно туда, где ещё болит.
Вдох. Держу паузу. Секунда, и я уже не знаю, сдерживаюсь ли или просто не нахожу, что ответить.
Она не понимает, как близко я к грани. Как легко могу сорваться. Не на неё. На всё, что её разрушает.
Ты не в том состоянии, чтобы говорить об этом, отвечаю глухо, с нажимом, не оставляя ей пространства для спора.
Белла хмурится, как упрямая девчонка: щёки горят, руки сжаты на груди, подбородок задран будто сейчас укусит.
Я ставлю её на ноги у самой кромки озера аккуратно, но твёрдо, не отпуская до последнего.
Ты с ума сошёл?! взвизгивает она, отскакивая. Там же ледяная! и смотрит на меня, как на предателя, забывая, кто именно удержал её от настоящей грани.
Закатываю глаза, но уголок губ непроизвольно дёргается едва заметная ухмылка.
Передо мной снова она настоящая, дерзкая, колючая, со злостью вместо тумана в крови.
Именно этого и добиваемся, говорю ровно, но с нажимом. Тебе нужно остыть. Зайдёшь сама хорошо. Нет? Я не спрошу дважды.
Она смотрит, колется глазами, дышит неровно, а я чувствую если бы не эта чёртова химия, я бы уже вдавил её в землю, в траву,
в себя. Прижал бы так, чтобы запомнила не телом, душой.