Александр Александрович перевел дыхание. Не часто ему приходилось выступать столь пространно. Помполит умел слушать, Сомов с некоторым удивлением заметил, что рассказывает с удовольствием.
Он продолжал:
Причем очень часто капитану в деловых спорах, в сложной ситуации не с кем посоветоваться. То есть, я хочу сказать, зачастую возникают серьезные, экстренные вопросы, и капитан не имеет времени войти в контакт с нашими советскими представителями. В отдельных случаях капитан вынужден принимать решения, не имея четкого представления об обычаях порта и не зная в подробностях местных законов Всякое бывает. И совсем нередко капитану приходится выходить за пределы судовождения и коммерции, капитан нередко переносится в юридические, даже дипломатические сферы. В этих случаях капитан становится представителем Государства и отвечает своими действиями за честь своей страны. Вы чувствуете, помполит, на какой высоте должен быть капитан торгового судна? И хорошо еще, если капитан прибыл в иностранный порт уверенным в себе, спокойным и рассудительным; хорошо, если его сознание не травмировано подмочкой груза или аварией на миллионы рублей. А гарантией такой уверенности может быть только большой судоводительский опыт плюс опыт жизненный, плюс твердая воля. Капитан судна, опираясь на знание и опыт, должен твердо знать, чего он хочет от своего экипажа, от любого шипчандлера-предпринимателя, от себя самого. Вот так! А теперь представьте на месте такого опытного капитана нашего желторотого теоретика Да его с улыбочкой окрутят вокруг пальца, заткнут за пояс и оберут до нитки. А напоследок еще преподнесут сувенирчик. Чтоб дольше помнил
Александр Александрович вздохнул.
Конечно, мореходное училище не может обучить судоводителей всему на свете. И не может быть учебника с практическими рецептами на все случаи жизни. Поэтому капитану непременно нужен опыт, свой или заимствованный у старшего поколения. Конечно, лучше свой. Вот потому вы почти не встретите капитана моложе тридцати пяти лет. Вот потому капитан дорогостоящий специалист
Согласен, сказал Знаменский.
А вы говорите бросить судно, оставить мостик кому другому, изменить профессию! Это же дезертирство, дорогой мой помполит! Если я и другие опытные капитаны сойдут с мостиков и пойдут работать в зоосад или займутся разведением клубники, кто же, по-вашему, станет командовать судами? желторотые юнцы, о которых я сейчас вам рассказывал? спросил Сомов тоном очень обиженного человека. Будто Знаменский всерьез предлагал ему оставить мостик и разводить клубнику. Александр Александрович умел обижаться. Он даже почти любил обижаться, потому что любил отвечать на обиду, даже мнимую.
Я имел в виду капитанов, уставших от плавания, осторожно успел вставить Знаменский.
Уставших от плавания? Да любой капитан, да девяносто процентов капитанов, проплававших десять лет, к сорока пяти годам страшно устают и страшно изнашиваются! Только это изнашивание и наша усталость не признаются берегом, который почти ничего не знает о жизни капитана. А законы, по которым живет капитан, издаются именно берегом. Надеюсь, этой вы понимаете? И последнее в этом вопросе: ну, хорошо, предположим, я решил бросить плавать. А что я представляю из себя в береговых условиях? черепаха, перевернутая на спину? лещ в банке с чаем? Ведь я годами
привык к судну, морю, к подчинению людей. Здесь, на судне, все подвластно мне. И мне это нравится, я никогда не скрываю этого! Думаете, легко себя перестроить?
Знаменский не успел ничего ответить, потому что капитан вдруг мгновенно побагровел и, перевешиваясь всем телом через планширь мостика, буквально заревел:
Эй ты, чурбан с глазами! да-да, я тебе говорю! что улыбаешься? а ну, подняться на мостик! Живо! Штурман! Вызвать боцмана и стармеха! Быстро! поросячьи недоноски! ассенизаторы!..
Николай Степанович онемел. Капитан стал совсем багровым, вены на его шее вздулись, белки налились кровью, и все последующее, что было им сказано, относилось уже к категории непечатной истерии. Совершенно не верилось, что этот же человек только что убедительно и логично излагал свою мысль о капитанстве. Превращение было полным, мгновенным, словно нарочитым перевоплощением хорошего актера.
Черный от угольной пыли кочегар, боцман и старший механик Жабрев выстроились на ботдеке под мостиком, задрав кверху головы. Они сосредоточенно выслушивали виртуозные наслоения нецензурщины. Все трое, видимо, давно привыкли к своеобразию капитанской речи, из которой только тренированное ухо могло выловить редкие смысловые глаголы и существительные.
Знаменский ничего не понимал. Он был просто ошеломлен. Все происходившее на его глазах содержало так много шума, крика, динамики, что всего этого хватило бы для оформления ужасной катастрофы на сцене театра. Казалось, произошло нечто совершенно непоправимое и непредвиденное: то ли небо рушится, то ли «Ока» тонет.
Между тем накопление смысловых слов в капитанской оратории, видимо, приобрело значение определенной команды: немые участники скандала одновременно устремились по трапу на главную палубу. Тучный боцман в хорошем темпе пробежал между люками, нырнул под полубак и вынырнул снова уже с ведром и щеткой. Щетку он повелительно втолкнул в руки кочегара. Затем внизу началась та возня с водой и мылом, ради которой сотни лет назад мореплаватели выдумали боцмана.