Шрифт
Фон
* * *
Расстался я с юностью, но соблюдаю по-прежнему
Четыре завета, вся жизнь без которых бедна.
И вот за столом умоляю своих сотрапезников:
«Тащите скорей бурдюки золотого вина!»
И вот я скачу на коне среди храбрых наездников
За стадом газелей. Из них не уйдет ни одна.
И вот мой верблюд устремился в пустыню полночную,
Во мрак непроглядный, где даже луна не видна,
Песет седока на свиданье к далекому стойбищу,
Чтоб тот утолил неуемную жажду сполна.
И вот, наконец, я дышу ароматом красавицы,
Я вижу, она над младенцем своим склонена.
Я жду в нетерпенье, малыш голосит, надрывается,
В смятенье ребенка к себе прижимает она.
Я весть ей послал с осторожностью, чтобы не вскрикнула.
Бледнели созвездья, царила кругом тишина.
Во мраке пугливо прокралась подруга прекрасная,
Пришла, молодыми рабынями окружена,
Четыре служанки вели ее медленно под руки,
Покуда хозяйка совсем не очнулась от сна.
Одежды с нее я совлек, и она мне промолвила:
«Приходом твоим черноокая устрашена.
Позвать меня ночью никто бы другой не осмелился,
Но ведь от тебя я укрытья искать не вольна».
Руками меня оттолкнуть недотрога пытается
И скрыть наготу под узорным куском полотна,
И вдруг прижимается к сердцу пришельца отваяшого,
От страха и страсти всем телом дрожит, как струна.
* * *
Меткий лучник из бану суаль
Край бурнуса откинет, бывало,
Лук упругий натянет, и вмиг
Тетива, как струна, застонала.
Сколько раз он в засаде следил
За газелью, ступавшей устало
К водопою по узкой тропе,
И стрела антилопу пронзала,
И мелькала в полете стрела -
Так летят угольки из мангала.
У стрелы были перья орла
И о камень отточено жало.
Старый ловчий без промаха бил,
Лань, сраженная им, не вставала.
Лишь охота кормила его,
Был он крепок, хоть прожил немало.
Верный спутник мой! Слез я не лил
В час, когда тебя, друг мой, не стало.
В зной жестокий лишь после тебя
Пил я воду прозрачней кристалла.
Брат мой! Светом ты был для меня.
Ярко так и луна не блистала!
* * *
Я в степь ухожу на верблюде породистом,
На быстром, поджаром, широком в груди.
За мной мое племя отважное движется,
Идет мой верблюд, как вожак, впереди.
Народ мой деяньями добрыми славится,
Коварства и зла от него и не жди.
Он прям, но учтив и чуждается грубости,
И если ты честен, будь гостем, придп.
Стада бережем мы в годину голодную:
Все сыты, и вскоре беда позади.
Последним поделится племя суровое,
Где юноши воины, старцы вожди.
AMP ИБH КУЛЬСУМ
* * *
Налей-ка нам в чаши вина из кувшина!
Очистим подвалы всего Андарина!
Ну что за напиток! В нем привкус шафрановый.
Немного воды и смягчаются вина.
Вино отвлекает от грусти влюбленного,
Хлебнет он и вмиг позабыта кручнна.
Скупца и того не обидят на пиршестве,
Щедрей во хмелю самый алчный купчина.
Так что ж ты, Умм Амр, обнесла меня чашею?
Ты не соблюдаешь застольного чина.
Что хмуришьсж Все мы от рока зависимы,
Разлука нас ждет, неизбежна кончина.
Постой же, тебе я поведаю многое,
Пока ты не скрылась в тени паланкина.
О битвах жестоких, о воинах доблестных,
О братьях твоих расскажу для почина.
Ну что ты дичишьсж Разлука расстроила?
Нет! Больше не любишь ты, вот в чем причина!
Когда бы не эти глаза посторонние,
Когда бы мы слиться могли воедино,
Ты руки свои бы открыла мне, белые,
Живые, как вешняя эта равнина,
И грудь, что из кости слоновой изваяна,
Два холмика их не касался мужчина.
Подобны атласу бока твои нежные,
А спину упругую делит ложбина.
Ушел караван, с ним ушла ты, как молодость.
Что делать? И жизни ушла половина.
Равнина Ямамы полоской далекою
Мерцает, как сабля в руке бедуина.
Готов застонать я. Так стонет верблюдица,
Зовя верблюжонка в долине пустынной,
Так мать, семерых сыновей потерявшая,
Горюет у гроба последнего сына.
Сегодня и Завтра от рока зависимы,
В грядущих печалях судьба лишь повинна.
Царь Амр, наберись-ка терпенья и выслушай:
Мы ринулись в бой, как речная стремнина,
Мы шли к водопою под стягами белыми,
В бою они стали краснее рубина.
Стал день для врагов паших ночью безрадостной,
В тот день мы к тебе не явились с повинной.
Послушай, властитель, дающий убежище
Лишь тем, кто приходит с покорною миной,
О том, как у царской палатки мы спешились,
На лагерь твой пышный обрушась лавиной.
Собаки скулят, когда скачем к становищу,
Мы рубим противника с яростью львиной,
Молотим его, как пшеницу поспевшую,
И воины надают мертвой мякиной.
Под склонами Сальмы зерном обмолоченным,
Коль надо, засеяна будет низина.
Царь Хиры, еще ты наш гнев не испытывал.
Восстав, он любого сметет властелина.
Все знают: от предков нам слава завещана,
В бою не уроним той славы старинной.
Друзей, чьи шатры для кочевки разобраны,
Всегда со своей охранял я дружиной.
Мы их защищаем в минуты опасности,
Поскольку мы связаны нитью единой.
С врагами сойдясь, мы мечом поражаем их,
А на расстоянии пикою длинной.
Мечом рассекаем противника надвое,
А пикой любого пронзим исполина,
Хоть кажется наше оружье тяжелое
В умелых руках лишь игрушкой невинной.
Плащи наши, вражеской кровью омытые,
Как пурпур, горят над песчаной равниной.
Когда нападенье грозит нашим родичам
На узкой дороге, зажатой тесниной,
Встаем впереди мы падежным прикрытием,
Как Рахва-гора с каменистой вершиной.
И юноши наши, и старые воины
Готовы полечь, но стоят нерушимо.
Шрифт
Фон