Бритиков должным образом оценивал значение Стругацких. Был приверженцем не только их ранних повестей и рассказов (которые, впрочем, упрекал во многих несоответствиях доктрине), но также, например, «Попытки к бегству» и «Трудно быть богом» которые рассматривал как рассуждения о возможности вмешательства человека в историческое развитие, равно как и «Второго нашествия марсиан» и даже «Хищных вещей века» по его мнению, памфлетов о мещанах и мещанстве. Но в то же время он остро критиковал первую часть (Кандид) «Улитки на склоне» (вторая часть лишь упомянута) за то, что содержащиеся в ней тезисы о моральных сложностях понимаемого тоталитарно, направленного против человека прогресса показались ему слишком «абстрактными» и пропагандирующими «индивидуализм», а что хуже всего метафорический мир «Улитки» по Бритикову открывал «простор самым субъективным гаданиям»{{}} на тему того, что под ним понимать.
К сожалению, заинтересованный главным образом доктринальными вопросами Бритиков, так же как автор рассмотренного выше обзора, не обращал внимания ни на связи писателей со своим временем, ни на художественные проблемы. Этого последнего недостатка лишено обширное эссе «От техники к человеку», вошедшее в книгу Адольфа Урбана «Фантастика
и наш мир» сборник довольно больших, снабженных научным аппаратом очерков о некоторых важнейших творцах и проблемах советской фантастики.
Урбан лично знал братьев, был горячим сторонником их книг. И, быть может, в результате склонности к теоретизированию, был лучше ориентирован в эволюции соцреалистической доктрины, нежели эрудит Бритиков. Он воспользовался в своих рассуждениях входящим в шестидесятых годах в употребление понятием «романтического метода». И считал, что Стругацкие используют этот метод.
В период дебюта братьев советская интеллигенция была охвачена волной «научно-технического романтизма». Это выражалось в очаровании достижениями науки и цивилизации. Интеллигенция черпала в них веру в близкое построение коммунизма, была готова к жертвам. Это и привело к мысли о «романтизме» Стругацких, который прежде всего должен был проявляться, с одной стороны, в стремлении к использованию произведений как средства пропаганды определенных идей, а с другой в попытках эффективно воздействовать на эмоции читателей. Отсюда в книгах этих авторов должно появляться внутреннее противоречие между обязанностями пропагандировать и исследовать духовный мир. Ибо выполнение первых требует каким-то образом помещать в произведение общую проблематику, а выполнение вторых создавать убедительные, психологически правдивые характеры. Создавать реалистических героев, а не резонеров и не символы.
Это противоречие по-разному проявлялось на очередных этапах творчества авторов. В ранних, технологических или социальных утопиях в «расчленении» повествования на статичные главы-трактаты и главы, описывающие приключения, «толкающие действие вперед». Позднее, когда Стругацкие уже овладели искусством косвенной характеристики: персонажей поступками, а миров, в которых живут эти персонажи, фактами и событиями, все-таки оставалась еще некоторая напряженность. Герои или фантастические миры не до конца создавали впечатление реалистичных (то есть вызывающих у читателя чувство своей правдивости), постоянно обнаруживались следы априорной «укладки их» в соответствии с принятым «заранее» планом. Извержение разнообразных форм, которое наступило в творчестве Стругацких во второй половине шестидесятых годов, Урбан связывал именно с попытками «уйти» от вышеописанного противоречия и заканчивал анализ вопросительным знаком
То, что окончательные выводы Урбана носили эстетический характер, конечно, не означало, что он не уделил достаточно много внимания пересказу и рассмотрению идеологического содержания произведений. Анализ шел по двум направлениям и чаще всего, к сожалению, без обозначения связей между одной и другой сферами. По мнению критика, братья начинали с заинтересованности технологической утопией и с размышлений над достоинствами и недостатками «романтических» и «позитивистских» жизненных позиций, оставаясь к тому же под обаянием морального прагматизма. Затем создали образ коммунистического общества, а после этого у них начался зрелый период «социально-философской фантастики», когда они занялись моральными аспектами «вмешательства» людей в естественное развитие общества, стали обличать потребительское отношение к жизни, бюрократию и т. д., пропагандировать идеи самостоятельного анализа действительности и т. п.
Работа Урбана до сих пор остается наиболее серьезной. Автор учитывал публицистику и литературно-критические работы Стругацких. Он проявил гражданскую смелость, положительно упоминая о столь «скандальных» произведениях как «Сказка о Тройке» и «Обитаемый остров». Его работа была актуальна, он рассматривал в ней и «Малыша». К сожалению, критик не избежал неточностей в деталях, особенно при рассмотрении ранних произведений братьев. Не удалось ему также как и его предшественникам увязать их творчество со временем. Он лишь мимоходом намекал: «Все мы помним те годы», и таким образом отмечал отсутствующие в анализе звенья.