Что надо? Загубил со своими подручными сына, а теперь мне покоя не даешь. Что, Лаврова выгородить хочешь? ее хриплый голос перешел почти в крик. Не дам, не позволю! До Москвы дойду, а правды добьюсь! И, обратившись к Дорохову, тихо и горестно запричитала: Одна я осталась, совсем одна. Убили Сереженьку-то.
Она закрыла лицо концом платка и устало прислонилась к косяку.
Киселев повысил голос:
Успокойся, Степановна. Мы к тебе по делу. Вот полковник из самой Москвы приехал, поговорить с тобой хочет.
О чем говорить-то? Теперь Сереже никакие разговоры не помогут. Ну, раз пришли, проходите, и она, посторонившись, пропустила их в коридор.
Квартира была двухкомнатной. Первое, что бросилось в глаза Дорохову, это чистота и полосатые домотканые половики. Они закрывали пол в коридоре, устилали довольно большую, видимо, парадную комнату.
Хозяйка повела их на кухню. Здесь тоже лежали половики, и чуть ли не половину кухоньки занимал большой сундук с постелью.
Хозяйка вытащила из-под стола табуретки и жестом пригласила присесть.
Да, Матрена Степановна, я понимаю ваше горе, тяжело вам, очень тяжело, но и нас вы должны понять, начал Дорохов, с участием глядя на женщину, присевшую на край сундука. Ее большие, жилистые руки безвольно свисали вдоль туловища. Трудно небось сына-то было растить?
А то легко. Вот Афанасьев знает. На его глазах рос.
Не балова́л?
Как не балова́ть, балова́л, конечно. Так ведь одна я его поднимала, мой-то на фронт ушел, а Сергей родился уж без него. Работала я. День и ночь на заводе. Присматривала за ним бабка, а ей тогда было чуть не восемьдесят лет. Как же ему было не балова́ть! И
из дому бегал. Побежишь, когда есть-то нечего... После армии самостоятельным стал. Работу хорошую, чистую нашел. И зарабатывал неплохо. Бережливый был, деньги-то домой приносил, не пьянствовал. Давно бы уж женился, да хотел сначала автомашину купить. Говорил, будет жена ей на тряпки подавай, дети пойдут тоже деньги нужны. И права получил еще в прошлом году, да вот на́ тебе, старуха вытерла глаза.
А друзья-то, друзья у него были? Хорошие ребята? спросил Дорохов.
Самостоятельный был, не таскался с парнями. А знакомые были, много, говорил: клиенты. Прошлый год я ему предлагала именины справить, когда ему 28 стукнуло, а он отвечает: «Чего деньги зря тратить, будет кругло, тридцать, тогда и справим», женщина отвернулась: Полтора года до тридцати не дожил...
Я ведь у вас потому про друзей сына спрашиваю, чтобы узнать у них, может, между Сергеем и Лавровым вражда была или тот угрожал когда-нибудь вашему сыну. Ведь сами понимаете, что вот так, не из-за чего, нельзя убить человека.
Нельзя или можно, не знаю. Знаю, что нет у меня теперь сына, убили. И кто убил, знаю. А угрожать моему сыну не за что. Ни он никому не угрожал, ни ему никто не угрожал. Мне не верите, поговорите с Жорой-парикмахером, вместе они работали, одно время ходили вместе.
А нельзя ли взглянуть на комнату Сергея?
Женщина насторожилась и с неприязнью посмотрела на Дорохова.
Зачем? Не дам в его вещах копаться. Пусть так и останется, как при нем было.
Дорохов успокоил ее, сказал, что посмотрит только с порога. Проходя мимо серванта, дольше, чем было удобно, смотрел на горку карамели в стеклянной вазочке. Потом вошел в комнату Славина, у дверей которой как страж застыла мать.
Комната оказалась маленькой, метров десять. Лишних вещей не было: небольшой шкаф для одежды, тахта, однотумбовый письменный стол, на котором лежал магнитофон «Романтик». В углу стояла радиола «Ригонда». На стене над тахтой были приколоты кнопками фотографии нескольких красавиц с журнальных обложек. На некоторых из них линии причесок были исправлены. «Модели», решил Дорохов.
Думала, женится, спальню ему тут оборудую. Уж и деньги накопила, хотела гарнитур подарить... Теперь вот памятник закажу...
Провожая Дорохова и Киселева, женщина добавила:
Приходил к Сергею несколько раз механик с нашего завода, Костя Богданов. Серьезный человек. Спросите у него, какой был у меня сын, может, ему веры больше будет, чем мне.
Дорохов и Киселев молча шли по улице. Посещение матери убитого не прояснило ни единой детали, но оставило горький осадок в душе.
Интересно бы заглянуть к этому Сергею в письменный стол, может быть, у него дневник есть? проговорил полковник.
Вряд ли. Кстати, мне в прокуратуре предлагали произвести в квартире Славина обыск.
Ну и что же? остановился Дорохов.
Как что? Вы же сами видели, в каком состоянии мать Сергея. В лучшем случае она со своими жалобами не дала бы мне дослужить до пенсии, в худшем сама попала бы в психиатрическую больницу. Ее на заводе знают общественность горой за нее встанет. Да и какие у нас есть основания компрометировать покойного?
Что же вы ответили прокурору?
То же самое, Александр Дмитриевич, что и вам. Я отказался проводить обыск в квартире Славина, так как считаю это нарушением нашей законности.
Вернувшись в кабинет, Дорохов включил настольный вентилятор, опустил на окне шторы и пожалел, что не сделал этого перед уходом. На улице начало припекать, и кабинет, выходивший на солнечную сторону, нагрелся, словно печка.