В первый же вечер пошли осматривать окрестности. Шведов сразу же оступился, попал в стоячее болото и промочил ноги. Спугнули белку. Она взбежала вверх по стволу, совершила блистательный перелет с одного дерева на другое и блестящими глазками смотрела на пришельцев, наклоняя головку то в одну сторону, то в другую.
Федор Константинович озабоченно ходил взад и вперед, что-то высчитывал, что-то прикидывал, вдруг вскрикивал: «Хорош!» и опять отсчитывал расстояние шагами.
Что «хорош»?
Место подходящее для электростанции.
А чего вы отмериваете-то?
Тут придется сделать насыпной грунт...
Да вы хоть полюбуйтесь на природу, возмущался Манвел Вагранович, ведь вы же еще и чэловэк, нэ только инженэр!
Вскоре стало прохладно, и все вернулись домой. Там ждал их ужин. Марья Николаевна уже выискала мастерицу-стряпуху, черноглазую Лизу, племянницу дорожного мастера Муравьева, уже достала из багажа ложки, вилки, тарелки, уже договорилась о выпечке хлеба и уже купила на станции парного молока.
Стол был накрыт торжественно. Посредине стоял в консервной банке букет из весенних синих и белых цветов, к сожалению, почему-то без всякого запаха.
Этот стол привел всех в восхищение.
Смотрите, смотрите пожалуйста, даже скатерть! шумно радовался Агаян.
Затем куда-то исчез и появился с двумя бутылками кахетинского:
Энзе! Частное слово, последние! Но такой большой случай, чэстное слово!
Вино было разлито по стаканам.
За успех нашего дела! поднял стакан Андрей Иванович Агапов. За успех нашего дела, порученного нам партией и правительством!
Все встали и чокнулись. Эти несколько секунд все думали о тех, кого они покинули в родных местах, о семьях, о родных и знакомых, о Москве, о первых впечатлениях от Лазоревой,
о предстоящей работе и жизни. Ведь начиналась новая полоса, все начиналось заново. Они приехали не на месяц и не на год. Как все сложится? Какие трудности придется преодолеть? Бесспорно было одно: придется много и настойчиво работать.
Стало совсем темно. Лиза внесла в комнату керосиновую лампу. Зажгла, поставила на стол и застеснялась такого сборища незнакомых.
Нравится ли у нас? спросила, приветливо улыбаясь. С непривычки-то?
Чернобровая! сказал Манвел Вагранович, разглядывая Лизу своими блестящими выпуклыми глазами.
Здесь хорошо, ответила за всех Марья Николаевна.
Построим электростанцию, баню, и будет еще лучше, сказал Федор Константинович.
Баня-то у нас есть.
Мы хорошую поставим, с душем.
Комаров у нас только много, а так ничего.
Волки тут есть? спросил Байкалов.
А как же? Лес есть, значит и волки есть.
А лисицы?
Есть и лисицы, и белки, всякой живности много. Намедни дядя сохатого видел. Вымахнул на поляну, глянул и нет его. Быстрый.
На ужин было жареное мясо с картофелем, омлет и рыбные консервы. Потом пили кофе. Поздно вечером разбрелись по своим местам, поблагодарив Марью Николаевну за привет и ласку.
Вот что значит женщина! говорил Манвел Вагранович, когда они вышли от Агаповых. Не успели мы оставить вагон, а у нее уже полное благоустройство, как будто никто никуда не переезжал и нет никакой таежной трущобы!
Да, не всегда жизнь новостроек начинается так, задумчиво произнес Шведов. Будьте любезны палаточки, и в палаточках все: и штаб, и чертежная, и черт в стуле...
Романтика плюс суставной ревматизм.
Ревматизм это не обязательно, а романтики в нашем деле строителей и всех, кто осваивает необжитые места, романтики много.
Смотрите, какие лиственницы! Место живописное! Наверное, тут медведей много.
Спокойной ночи!
Завтра начнем устраиваться обстоятельней.
Они говорили и все время чувствовали обступившую со всех сторон недоверчивую, угрюмую тайгу.
Байкалову не спалось. Он вышел и долго бродил по пригорку. Было свежо. Молодой месяц стоял над недвижным лесом. Звенели комары. Байкалов глубоко вдыхал смолистый воздух. Лесные запахи тревожили его.
Начинается новая полоса жизни. Как новый фронт. А если новый фронт, значит, новые опасности, новые подвиги и новые фронтовые друзья.
5
Ну, а раз так, то все и начало появляться.
Йот зафыркали новенькие хорошенькие автомашины. Выстроились прямо под небом только что выгруженные локомобили. Прибыли бетономешалки, двигатели, соленая кета, листовое железо, мука, ящики с макаронами, стулья...
И уже ходил Андрей Иванович осматривать места, где начали строить электростанцию... И уже слушал, хмурясь, доклад о том, что на девятом километре трясина засасывает за ночь все, что воздвигнуто днем, и что, по-видимому, она бездонная. Но Андрей Иванович знал, что насыпь здесь должна быть и будет. Андрей Иванович сердился на трясину, распекал главного инженера, потом, ехал туда, на девятый километр, и смотрел с ненавистью, как хлюпает ненасытная прорва, заглатывая тонны щебня и песка...
Затем вставал вопрос о рабочей силе. Летели в центр телеграммы, созывались совещания, пересматривались штаты...
Нужно было подумать также о жилище, об отоплении, освещении. Как выяснилось, на электрическое освещение могли перейти только в следующем году.
Каждый день Агапов выезжал на трассу. Его «калужанка» голубая дрезина, сверкающая стеклами, появлялась то там, то здесь. Ее прозвали «голубой экспресс».