Байкалов тихо засмеялся.
Наша квартира была, пожалуй, еще более старомодной, чем весь дом. Начать с того, что на дверях красовалась медная дощечка: «Николай Герасимович Байкалов». Рядом голубой ящик для писем, железный. Ключ от него у отца. Войдешь полутемная прихожая с большими шкафами, электрическим счетчиком, который таинственно щелкает, и коллекцией зонтиков в углу. Сразу направо кухня. Там большой ленивый кот Макар щурясь смотрит на блестящие кастрюли, на мясорубку и ходики. А в комнатах фикусы, пианино и на пианино слоны большой, потом поменьше, еще меньше, еще и совсем крохотный. Я эти вещи помню и люблю. Они мне кажутся такими же членами семьи. Как кухарка Фрося, как бабушка с ее выпуклыми очками на лбу, с ее «турецкой» шалью... Я все это помню и очень отчетливо и в то же время как во сне: многое, вероятно, по рассказам взрослых... Прошло много лет. А домик на Малой Монетной оставался все таким же. Только бабушка умерла да отец стал пенсионером... Потом война... блокада... Во время блокады холод был первым помощником смерти. Голодные, в нетопленных квартирах, без света, без воды люди быстро умирали. А мои я вам уже рассказывал не захотели эвакуироваться... Вот так все просто и произошло... Дом тоже снесли... Все деревянные здания были отданы на топливо. Когда я приехал после войны, не было ни отца, ни жены, ни детей... Разыскал соседку. Она бормотала что-то невнятное, да и что она могла рассказать? Я больше не приходил на Петроградскую. И вообще уехал.
Байкалов долго молчал и смотрел на березовый лес, на стога прошлогоднего сена, на канавы, наполненные вешней водой. Потом все это исчезло. Поезд замедлил ход, и появились станционные постройки.
Вот и все, Андрей Иванович. Извините за невеселую историю. Я очень рад уехать как можно дальше. Как можно дальше. В таких случаях самое лучшее средство зарыться в работу с головой.
Андрей Иванович сумел удержаться от слов утешения. Он только сказал, что большое горе скупо на слова. И уже позже, когда поезд простоял минуту у перрона и снова ринулся вперед, когда перед их взорами открылось озеро и на берегу озера гуси, Андрей Иванович, все еще находясь под впечатлением рассказа, прошептал:
Да, это ужасно. И как хочется сделать, чтобы людям жилось лучше.
Вечернее небо совсем потухло. Над черным лесом замигала одна крупная звезда. А в вагоне зажгли свет. В коридоре пахло краской. В окно залетали комары. Из «холостяцкого» купе доносились смех, говор, треньканье гитары.
Жизнь продолжается, усмехнулся Агапов, показывая на агаяновское купе.
Жизнь продолжается, подтвердил Байкалов, как-то на свой лад поняв
эти слова.
Наутро черный техник и благообразный Василий Васильевич спорили о значении транспорта. Собственно, они оба были одного и того, же Мнения, что транспорт нужен и что его нужно развивать. Но все-таки они спорили.
Четыре пятых всех перевозок в нашей стране производит железная дорога, говорил тоном лектора Шведов. На все остальные виды транспорта: речной, гужевой, авто и авиа приходится лишь одна пятая.
А вы как думали! кипятился техник. При таких расстояниях, какие существуют в нашей стране, только на вагоны и можно рассчитывать. Ведь это только подумать! Извольте-ка потрястись на трехтонке от Иркутска до Советской Гавани! Или попробуйте на подводах доставить грузы из Волочаевска в Одессу!
Отсюда следует вывод, что надо строить и строить. Наше поколение строители. Наша жизненная задача строить. Строить планово и быстро.
Пятая-то пятая, а все же нам все виды транспорта нужны.
Разумеется! Нужны до зарезу!
А скорость? Скорость передвижения должна непрерывно возрастать. Нам некогда.
Василий Васильевич только что собирался привести сравнительные цифровые данные о скоростях дореволюционного транспорта и транспорта наших дней, но в это время вошла женщина-проводник, плотная, румяная, туго перетянутая мужским ремнем.
Подъезжаем к станции Лазоревая. Вагон отцепляется.
И все катеэмовцы стали с любопытством выглядывать в окна, обозревая далекие сопки и лесные прогалины.
«Где нам придется жить?» .
4
Громадное бирюзовое Карчальское озеро исследовалось и изучалось всесторонне. Сейчас о нем знали уже все, вплоть до того, какая рыба и где больше водится и какая кромка льда где образуется.
Около станции Лазоревая еще задолго до назначения на стройку Агапова вырос целый поселок. Некоторые дома стояли заколоченными. В других жили связисты, сторожа, инженеры и научные работники.
Для прибывших управленцев давно уже были приготовлены помещения. А Агаповым достался домик даже с садом, если можно назвать садом три березки, огороженные высоким штакетником.
Спешно ремонтировали помещение под контору. Там уже сидел у открытого окна новый бухгалтер в очках и жилете. Он щелкал на счетах и, оборачиваясь назад, кричал в глубину комнаты:
Вешалку прибили? Черти полосатые!
Поселок живописно раскинулся на зеленом пригорке. Домики были настроены в беспорядке, где попало. А вокруг стоял лес темный, ощетиненный хвоей, тесно сомкнувший ряды.
Вот она тайга, почтительно и настороженно говорили управленцы.