Я проверил дверь, которую они вскрыли. С этим бы и моя дочка Лея справилась. И да, мальчишки очень нервничали и не могли перестать болтать. Один все молол что-то про изображение святого Франциска, а другой как не дал разбиться вазе из Нанси эпохи конца прошлого века.
Верлак слушал, но не комментировал. Вообще-то невиновный человек на полицейском допросе часто нервничает, но тут один из студентов раньше попадался на взломе. И странно, что оба парня говорят о каких-то предметах в кабинете, когда на полу лежал мертвым их дуайен.
Верлак затянулся сигарой и решил, что ваза была Галле. Дуайен мог себе такое позволить?
Что они говорят о профессоре?
Что увидели, как он там лежит, и решили, что у него был сердечный приступ. Сбежали, чтобы их не застигли в кабинете.
А что они вообще там делали?
Хотели посмотреть, кто получил какую-то там стипендию оба на нее подавали. Вот на этот мотив и напирает Руссель: обвиняет их, что убили профессора ради этой награды.
Merde, Руссель, шепотом выругался Верлак. Что за идиот.
Уважая Русселя за многие качества в том числе трудолюбие и храбрость, он постоянно злился на импульсивность прокурора и терпеть не мог его плоских шуток и манеры быть в любой компании самым громким. Синдром коротышки, подумал Верлак, который у марсельца вдвое сильнее.
Вы слушаете?
Верлак стряхнул упавший на пиджак пепел и сказал в микрофон:
Простите, Полик. Продолжайте, пожалуйста.
Я направил бригаду на осмотр квартиры профессора Мута, и мы вызываем всех, кто был на приеме в этот вечер у секретарши Мута есть список. Я велел тем, с кем мы установили контакт, завтра присутствовать в зале собраний факультета в девять утра, несмотря на воскресенье. Но некоторые уехали на уик-энд, и с ними связаться не удалось.
Завтра утром это отлично, благодарю вас. А с остальными можем побеседовать в понедельник. Я уже с минуты на минуту приеду.
Верлак отключился. Он понял, что сегодня к вечеру ему в Крийон-ле-Брав не вернуться, так что придется оплатить Марин такси до дома. Вдруг он ощутил желание поехать в Марсель и остановился поискать телефон своего нового друга обожателя Марселя Оливье Мадани. Он позвонил этому режиссеру и предложил пообедать в своем любимом марсельском ресторане на улице Санте. Его держала семейная пара, поменявшаяся привычными ролями: жена работала на кухне, муж принимал гостей в зале. Каждый раз, входя в этот ресторан, Верлак чувствовал, будто попал домой или в такое место, каким должен быть настоящий дом: теплый, с приглушенным светом, с искренними и дружелюбными хозяевами. Посетители ресторана все друг друга знали, пересаживались от стола к столу, как будто играли в музыкальные стулья. Верлаку было приятно, что можно подойти к кухне, сунуть голову в отодвигающееся окно и поздороваться с Жанной, спросить, что она для него готовит в этот вечер. Жанна готовила еду из местных продуктов по многочисленным рецептам, еду сытную и острую и в то же время изысканную. «Забавные блюда», называла их Эммелин, когда он приводил ее сюда. Сейчас Жанна и Жак уже состарились, и Жак передвигался от стола к столу с тросточкой. Верлак подумал, что вскоре они уйдут на покой, а ресторан закроют. От этой мысли стало грустно.
Кусочек солнца, который он видел над вершиной Венту из окна отеля, теперь исчез. Верлак въехал в Экс и остановился напротив дома, который назвал ему Полик, увидев, что надпись на доме соответствует названию улицы Жюля Дюма. Свой древний темно-зеленый «Порше» он втиснул между двумя полицейскими машинами. Трое молодых людей видимо, студенты подошли к его машине и осмотрели ее.
Красавица, донесся голос одного из них.
Верлак вышел, кивнул студентам. Они застенчиво улыбнулись в ответ и вернулись
к прежнему занятию смотреть, как входят и выходят в здание полицейские. Им эта процедура несколько наскучила, но почему-то они не могли от нее оторваться.
Из здания, построенного в стиле ар-деко, вышел Бруно Полик и направился к своему начальнику. Они поздоровались и комиссар досадливо застонал.
Что случилось, Бруно? спросил Верлак.
Полик закатил глаза, и Верлак обернулся. Перед ними был мужчина в инвалидной коляске, говорил с двумя студентками, загипнотизированными полицейской суетой.
Вон отсюда! прокричал этому человеку Верлак, подходя быстрым шагом. Девушки в ужасе уставились на судью.
Эй, минутку! сказала та, что была пониже, с пирсингом брови и кольцом в носу. У этого человека физические ограничения!
Этот человек отмотал срок. А вам бы, девушки, почему бы не пойти в кафе?
Та, что повыше, в очках и плохо сидящей одежде, схватила подругу за руку и увела прочь.
Ты что тут делаешь, Лемуан? спросил Полик, возвышаясь над креслом. У тебя же судебный ордер: не подходить близко к школам и молодым девушкам!
А это не школа, это университет! И девушки вполне способны отдавать отчет своим поступкам, презрительно бросил Лемуан.
Верлак подошел ближе.
Ты меня помнишь, Лемуан?
Тот явно помнил судью, устроившего ему максимальный срок за два случая неподобающего поведения: оскорбление словом и действием двух девочек-подростков прямо рядом со зданием школы.