Вивиан, погруженная в собственные мысли, сидела за своим скромным столом, заваленным рабочими бумагами, хмуро и сосредоточенно просматривая свои торопливые записи. Ее тонкие, аристократически бледные пальцы, кончики которых были небрежно испачканы чернилами, крепко, почти нервно сжимали посеребренное перо, тонкие губы были плотно поджаты в прямую линию неизменный признак ее предельной внутренней собранности, хорошо знакомый тетушке Агате.
Она задумчиво кусала кончик деревянного карандаша, погрузившись взглядом в нестройные строчки перед собой. Речь шла о рутинной, холодной как осенний день, теме городских махинаций с поставками угля для нужд города, но сейчас ее упрямые мысли упорно витали где-то вдали от сухих цифр и безжизненных бухгалтерских документов. Слова казались тяжеловесными, лишенными живого дыхания, пустыми и напыщенными, словно бессодержательные светские беседы в холодных гостиных миссис Гарднер.
Бордель В памяти снова возник тот вечер красноватый, обволакивающий полумрак, тягучий, сладковатый запах розы и резкий, дорогой аромат кубинских сигар, густой и дурманящий, словно тягучий сироп. Едва различимый шепот за тяжелыми бархатными портьерами, приглушенный смех и звон бокалов, блеск винных капель, отблески шелка и игра света в веерах из страусиных перьев. Мужские голоса, приглушенные и сдержанные, осторожные, словно речь заговорщиков, плетущих тайные сети. И он таинственный незнакомец, явившийся словно из ниоткуда
После той ночи в борделе Вивиан не находила себе места. Имя «Сент-Джон» теперь занимало ее мысли чаще, чем ей хотелось бы. Она пыталась убедить себя, что просто наткнулась на очередного теневого игрока, человека, который держится в тени, умело дергая за незримые нити и влияя на судьбы тех, кто явно правит городом. И все же что-то неуловимое тревожило ее журналистское чутье, не позволяя успокоиться и отмахнуться от этого случайного знакомства.
Вместо того, чтобы разоблачить ее перед всем бомондом как дерзкую шпионку, Николас Сент-Джон
неожиданно предложил ей помощь и даже собственное покровительство, словно заинтересовался ее работой. Он мог бы отдать ее в руки полиции, угрожать ей физической расправой, но вместо этого пригласил в свой экипаж и отвез домой.
Почему он так поступил? Какую цель преследовал, играя столь непривычную для своего круга роль галантного спасителя?
Что-то необъяснимое и тревожное в его неожиданном поведении казалось ей странным и нелогичным. Люди его круга, как ей всегда казалось, просто не способны на бескорыстные поступки, руководствуясь в жизни лишь холодным расчетом и трезвым прагматизмом.
Вивиан тихо вздохнула, почувствовав нарастающее напряжение в висках, и устало провела ладонью по лбу, пытаясь отогнать назойливый рой непрошеных мыслей, тревоживших ее сознание словно назойливые осенние мухи.
Ее рука словно не повинуясь воле, машинально скользнула под ворот простого платья из зеленой шерсти и коснулась маминого медальона, неизменно висевшего на тонкой серебряной цепочке на шее. Холодный на ощупь металл, едва согретый теплом ее кожи, показался одновременно близким и до боли знакомым, и в то же время чужим и отстраненным, словно безмолвный укор из далекого прошлого.
Какой-то смутный, не поддающийся логическому объяснению инстинкт упрямо подсказывал ей: если она не отступит и продолжит копать дальше в этом запутанном деле, то неизбежно обнаружит нечто гораздо более опасное и значительное, чем привычные коррупционные сделки городских чиновников.
И все же, несмотря на смутную тревогу и нарастающее чувство опасности, она отчетливо понимала, что уже не в силах остановиться. Журналистское любопытство, замешанное на врожденном упрямстве отца и материнской французской жилке любви к приключениям, неудержимо влекло ее вперед, в самую гущу неизведанного.
О, мисс Харпер, снова трудитесь над очередной обличительной статьей, грозящей перевернуть верхи бостонского общества? раздался за спиной сладкий, словно приторный ликер, голос.
Вивиан даже не считала нужным поднимать голову, чтобы убедиться в правильности своей догадки это могла быть только Дженна Моррис. Ее голос звучал приторно-сладким, как перестоявшийся и плохо заваренный чай в дешевой чайной, но за этой нарочитой тягучестью, словно острый шип розы под мягкими лепестками, скрывалось тонкое, отточенное лезвие язвительной насмешки, направленной исключительно в ее сторону.
Дженна лениво прислонилась к краю ее письменного стола, демонстративно небрежно опираясь на него бедром в модном платье лимонного оттенка, и неторопливо накручивала на тонкий палец огненно-рыжий локон, словно непринужденно оценивая, стоит ли ей сегодня продолжать эту уже привычную игру в кошки-мышки, или лучше все же выбрать себе другую, менее упрямую и неприступную жертву для своих острот.
Читаю хроники брачных объявлений, Дженна, небрежно отозвалась Вивиан, так и не отрывая пристального взгляда от лежащих перед ней бумаг. И, кстати, должна заметить, ваша последняя колонка про новомодный крой юбок-«хоббл» просто бесподобна. Полагаю, именно она неизбежно изменит мир к лучшему.