как кто-либо подвергается преследованию (на основе его собственных докладов), Фуше сообщает друзьям гонимого буквально следующее: «В том, что случилось, нет моей вины. Император не спрашивает более у меня советов, и я принужден идти наперекор тому, что диктует мне мой разум. Его (Наполеона) жандармерия вот его полиция; что же касается меня, то мне самому надо позаботиться о себе, ибо завтра я могу стать следующей жертвой». Такими искусными речами, комментирует эти слова Фуше Савари, подлый министр снимал с себя ответственность за те отвратительные притеснения, которые сам навязывал императору{547}. Замечательно, что о том же самом и почти в тех же самых выражениях рассказывает в своих мемуарах королева Гортензия (падчерица Наполеона): «Фуше никому так не навредил, как он навредил императору, писала она, когда вынудил его изгнать нескольких обитателей Сен-Жерменского предместья из Парижа. Когда Фуше пожаловались на это, он сделал вид, что ничего не знает, возлагая вину (за это) на порывистый нрав императора или указывая на то, что существуют другие полицейские отделы, деятельность которых он не контролирует»{548}. Умение Фуше мастерски манипулировать общественным мнением отмечает и Бурьенн: «Кто бы тому поверил? пишет он, Фуше имел в числе самых усердных своих приверженцев врагов революции: они осыпали его хвалами потому что хитрый министр по расчету оказывал снисходительность и выставлял себя покровителем людей пораженных в массе Проконсулом. Руководствуя мнением, имея у себя в руках средства по произволу внушать страх или привязывать к себе деньгами, он (Фуше) расположил это мнение совершенно в свою пользу Полицию скорее можно было назвать Полицией Фуше, чем Полицией министра этой части.»{549}.
Характеризуя «инквизиторскую систему, учрежденную во время Империи министром Фуше», герцогиня дАбрантес пишет: «Вечный стыд да падет на него!.. Образ действий Фуше породил преступления, прежде неведомые, и вызвал чувства и страсти отвратительные И многое было сделано именем Императора, тогда как он даже не знал оскорбления жертвы!»{550}.
После возвращения Наполеона из Ваграмской кампании 26 октября 1809 года «на повестке дня» во Франции находятся два главных вопроса: вопрос о мире с Англией и вопрос об упрочении положения династии Бонапартов. Второй вопрос был теснейшим образом связан с планом развода Наполеона с Жозефиной и его новой женитьбой. Вследствие того, что Жозефина не могла больше иметь детей, вопрос о разводе с нею и о браке французского императора с австрийской эрцгерцогиней или русской великой княжной становился вопросом государственной важности. Его незамедлительное решение должно было упрочить положение династии Наполеона Бонапарта. Кроме развода, Фуше, к слову, предполагал и иной вариант развития событий. «Было бы желательно, писал министр полиции, чтобы императрица скончалась. Это устранило бы все трудности. Рано или поздно ему (Наполеону) придется взять другую жену и сделать ей детей: пока нет наследника, всегда остается опасность, что его смерть станет сигналом ко всеобщему распаду. Братья его возмутительно бездарны, и, значит, всегда могут поднять голову сторонники Бурбонов»{551}. В истории с разводом Фуше сыграл не последнюю и довольно деликатную роль, хотя скромно умолчал о ней в своих мемуарах. В бракоразводном деле, как и во всяком другом, за которое он брался, Фуше избегал прямолинейных, а следовательно, опасных действий. Убедившись в том, что развод является делом решенным, он взялся его ускорить. По его подсказке несколько сенаторов, явившись к Жозефине, должны были намекнуть императрице, что ей следует совершить благодеяние для Франции, самой предложив развод императору. Сбитые с толку многозначительными фразами и туманными намеками министра, сенаторы вообразили, что Фуше действует в соответствии с прямыми указаниями Наполеона. Разумеется, они сыграли роль, отведенную им Фуше в спектакле под названием «Развод»{552}.
После проведенной таким образом «артподготовки» Фуше лично беседует с императрицей по этому поводу, уговаривая ее «явить величайшее доказательство своей преданности», согласившись на развод. Это необходимо для того, поясняет он, чтобы Наполеон, женившись, обзавелся наследником престола, при этом, разговаривая с Жозефиной, Фуше сообщает ей, что он всего лишь передает ей мнение Сената{553}.
Жозефина
Наполеон, уже находясь в изгнании на о. Св. Елены, поведал генералу Гурго обо всем этом следующее: «Фуше, сказал император, осмелился говорить с Жозефиной о разводе, как будто я просил его о помощи! Он поступил так из самомнения. Когда я принял решение, я сказал Жозефине: «У вас есть дети, у меня нет. Вы можете понять, что мне необходимо принять меры для упрочения династии. Для этого я должен развестись и жениться вновь. Это будет выгодно и вашим детям. Слезы бесполезны. Интересы государства превыше всего. Вы должны подчиниться». Я не нуждался (в услугах) Фуше. Он всегда изображал себя человеком, боровшимся против моих желаний, в то время как из всех прочих министров он был наименее склонен противиться моим желаниям»{554}. Свидетельство Наполеона дополняет другое свидетельство воспоминания Гортензии Богарне. В своих мемуарах Гортензия пишет: «Моя мать рассказала мне, что министр полиции Фуше сообщил ей, что вся Франция желает, чтобы император развелся и что, рано или поздно, император должен будет подчиниться общественному мнению, Фуше даже зашел столь далеко, что показал моей матери черновик письма, которое он советовал ей написать Сенату и попытался убедить ее сделать первый шаг к разводу». Далее Гортензия называет Фуше «одним из наиболее горячих сторонников развода»{555}.