Чернильная ведьма зашипела от боли и тут же ещё раз, но уже от сожаления, что маг сразу разжал объятия.
Прости, сказал он, посмеиваясь, увлёкся. Ты словно кошка: тебя приятно тискать.
Но всё-таки Эйле ужасно хотелось понять, почему Гизберта не оправдали или хотя бы не дали срок чуть меньший, чем пожизненный. Убить какого-то там премьер-министра, но зато спасти детей, а так-то и целый мирный договор! Ведь такое происшествие могло стоить этим странам мира.
Ещё потискаешь, пообещала она. Только не сейчас и не здесь. Извини, я не могу переписать наш сегодняшний рабочий день, чтобы мы обошлись без гм производственных травм. Не нашла в палате ни листочка, ни карандашика!
Понятно, ты не из тех, кто создаёт записки на манжетах.
У меня и манжет нет, вздохнула Эйла. И если ты не собираешься дорассказывать, то во-первых, наш уговор тогда не в силе, а во-вторых, проваливай.
То разваливайся, то проваливай, фальшиво обиделся Гизберт. Ладно уж, дорасскажу, хотя особо и нечего. Тебя ведь интересует, почему я не ограничился только тем негодяем? Всё очень просто. Его прикрывали ещё двое, их тоже пришлось убить, хоть я этим и не горжусь. Третьего зацепил случайно заклинанием, он вовсе был ни при чём. И двоих уже потом. Я был немного не в себе после боя, краткого и грязного, не по правилам. Когда убиваешь вот так нет никаких правил, ни магических, ни человеческих. Эти двое были из наших, миротворцы, с которыми вместе я когда-то учился боевой магии. Они просто подошли ко мне, ещё не остывшему от своей грязной победы, и сказали, что это всё было зря. На договор смерть отпрысков короля бы не повлияла, а король вполне в состоянии настрогать себе ещё потомков.
Он помолчал ещё немного, а потом добавил:
После, на суде, я услышал от кого-то, что настоящего мужчину вообще не должны заботить чужие дети. Тогда-то я снова сорвался и окончательно подписал себе приговор.
Эйла заговорила не сразу. Слишком много у неё кипело внутри. Ей хотелось сказать сразу всё: и по поводу настоящих мужчин, которых не так-то много осталось на самом деле, и по поводу, должен ли мужчина, тем более бывший преподаватель, много проводивший время среди подростков, учивший их уму разуму, быть равнодушным ко всем детям всех существующих миров. И хотелось высказать столько, что просто не находилось никаких слов.
Наконец, она спросила:
Что бы ты хотел переделать переписать? С условием, что я не могу оживить мёртвых. Может быть, ту стычку на суде или
Гизберт привлёк её к себе и мягко коснулся губами виска. От этого короткого, но тёплого прикосновения Эйла чуть вздрогнула и прильнула к Гизберту крепче.
На самом деле я не хотел бы ничего менять вовсе, сказал он. Я не слишком изменился в тюрьме просто потому, что поступил правильно и всегда считал, что должен был защитить тех, кто сам защититься не мог.
А всё-таки, сказала Эйла, чтобы как-то разрядить напряжённую атмосферу, ты рассказал это раньше постели.
Как это раньше, удивился Гизберт. Я сначала пришёл к тебе в постель, а потом уж рассказал. Где у тебя женская логика, Эйла?
Чтоб тебя с ошибками переписали, Рик! Как будто ты не знаешь, что постель это совсем не то!
Она захихикала, но смех отдавался болью во всём теле. Словно почувствовав это, Гизберт провёл рукой по горящему лбу Эйлы. Она удивлённо потянулась к необыкновенно приятному теплу и провалилась в сон. Последнее, что услышала чернильная ведьма, был ироничный голос:
Перепиши меня как хочешь, Эйла, только чтобы ты была в этом сюжете.
Первое, что увидела Эйла утром это лицо спящего Гизберта. В груди толкнулось что-то мягкое и в то же время упругое, будто там, под рёбрами, поселилась неведомая птица. Эйла улыбнулась и провела пальцем вдоль рубца, который шёл от глаза вниз. Затем неторопливо изучила и другие, постепенно спускаясь к подбородку, а затем и к шее.
Почему? спросил Гизберт.
Что почему?
Почему женщины так любят прикасаться к шрамам? Это что, правда украшение?
Эйла сначала пожала плечами, а потом
ей вдруг пришёл в голову совершенно очевидный ответ:
Потому что кожа на рубцах совсем не такая. Она нежнее, более гладкая как будто из более грубого тебя наружу выглядываешь ты настоящий.
У меня сейчас выглянет что-то куда более настоящее, если ты не перестанешь, проворчал Гизберт. А тебе ещё рановато нарушать постельный режим постельными же утехами.
Эйла хихикнула и пошла умываться и чистить зубы. Видимо, Гизберт в это время сходил к себе в палату и сделал то же самое, потому что, вернувшись, она увидела, что он сидит на кровати уже посвежевший, с влажными волосами, пахнущий мылом.
У тебя есть враги? спросил он внезапно.
Эйла удивилась и слегка насторожилась. Уж не хочет ли он прикончить парочку, чтобы доказать ей свою верность?
А у тебя? осторожно спросила она.
Не такие, которые стали бы подпиливать библиотечные стремянки и откреплять стеллажи, даже не будучи уверенными, что оттуда рухну я, а не ты. Тем более, что ты полетела бы с неё скорее. Ты же помнишь, зачем погнала меня наверх? Чтобы я не пялился на твои ноги снизу.
Эээ? только и сумела выдавить Эйла.
Подпиливать стремянки?! О чём он? Про ноги она помнила, как и про то, что так и не приучилась носить на работу брюки.