Благодарю вас!
Урвич достал свою визитную карточку и отдал её индийцу, с тем чтобы, в свою очередь, узнать и его имя, но этого не удалось ему.
Поднять трап! раздалась команда.
Индиец поспешил удалиться, иначе ему пришлось бы остаться на пароходе.
Урвич невольно остановился с письмом в руках в полном неведении, как зовут того, который дал ему такое до некоторой степени ответственное поручение.
Он перегнулся через планширь и крикнул отъезжавшему в лодке индийцу:
А как ваше имя?
Индиец ответил ему что-то, но ветер отнёс его слова, и ничего нельзя было расслышать.
V
О чём это вы разговаривали с этим индийцем? спросил он.
Урвич невольно посмотрел на него с удивлением. Нелюдимый француз, которому, казалось, до сих пор ни до чего не было дела, вдруг высказывал совсем, по-видимому, не свойственное ему любопытство.
Не всё ли вам равно! улыбнулся Урвич, решив, что рассказывать о письме не надо.
Он поручил вам передать письмо в Сингапур?
А вы почём знаете? вырвалось
невольно у Урвича. Разве вы слышали?
Он голову мог дать на отсечение, что француза не было поблизости, когда индиец обратился к нему со своей просьбой.
«Как же он мог услыхать?»
Дьедонне словно понял недоумение Урвича, но никаких объяснений не дал.
Жалкий народ эти индийцы! сказал он только.
Да, очень, подтвердил Урвич.
Они поднялись на ют и, разговаривая, сели друг против друга на соломенные плетёные кресла, очень удобные, в особенности в жару.
Вы подумайте только, заговорил Дьедонне, словно давно уже у них с Урвичем существовало обыкновение сидеть так и вести беседу. Вы подумайте только, ведь англичане держат Индию в полном рабстве. Индусы для них теперь всё равно, что у вас были крепостные когда-то для помещиков. Они собирают с Индии непомерную дань, гнетут несчастных индийцев налогами, а сами благодушествуют и уверяют всех, что Англия самая либеральная страна в свете. Либеральная кто говорит, но только для самих англичан. Впрочем, они остальные нации и за людей не считают, а так за каких-то тварей. К здешним индусам, с которых они дерут по две шкуры, относятся они, как к крысам с гадливостью, с омерзением.
Ну, уж это, я думаю, слишком, заметил Урвич.
Нет, не слишком, возразил Дьедонне, я называю вещи своими именами. Англичанин брезгует индусом. Да вот этот доктор сингалезец, который являлся к нам сюда. Вы слышали, как он рассказывал, что на английском пароходе не только не протянули бы ему руки и не предложили бы чаю, но даже не впустили бы в кают-компанию. А вы знаете, что этот сингалезец учился в самой Англии и имеет диплом доктора медицины? И вот, имея диплом доктора медицины, он служит здесь под начальством английских фельдшеров. Ни более, ни менее Простые фельдшеры-англичане командуют им только потому, что он сингалезец. И так тут всё. Господа англичане пьют кровь здесь, а там у себя либеральничают и гордятся свободой. Да вы назовите лжецом всякого, кто скажет вам, что Англия свободная страна. Хороша свобода, если целая Индия не что иное, как крепостные господ, населяющих Англию. Отымите этих крепостных и посмотрите, что останется от пресловутой свободы.
Знаете, проговорил вдруг Урвич, сам поражённый пришедшим ему в голову сравнением, у нас в России во время крепостного права были помещики, которые считали себя свободолюбивыми и последователями Вольтера. Их и звали вольтерьянцами, но это не мешало им бить своих крепостных и жить на их счёт.
Ну вот, англичане, подхватил Дьедонне, точь в точь эти ваши помещики: проповедуют свободу, а сами угнетают несчастную Индию.
А чудная страна! невольно заметил не без восторга Урвич.
Чудная, только изнеженная, подхватил Дьедонне, да и забитая: вечный голод, чума, повальные болезни и бесконечные поборы. Эти негодяи англичане у голодного, у умирающего отымают последнее, чтобы там, в Лондоне, справлять торжественные празднества; заседают в парламенте и, соря деньгами, производят подкупом и всякими дозволенными и недозволенными средствами давление на мировую политику, и мир терпит этих господ Нет, знаете, заключил Дьедонне, слишком уже расходившись, я просто не могу спокойно говорить об этом. Бросим. Сыграем лучше партию в домино.
Урвич охотно согласился.
VI
Сначала на это не обратили никакого внимания, но потом всем стало странно такое их поведение.
Но люди они были взрослые, вполне самостоятельные, и могли поэтому делать, что хотели.
В Урвиче произошла, однако, значительная перемена: он вдруг осунулся весь, заметно побледнел, похудел, а руки у него тряслись, и глаза лихорадочно блестели, когда он, видимо волнуясь, брал кость домино, чтобы поставить её.
Пробовали, шутя, отвлечь его от игры, но все попытки оказались напрасны: он, махая рукой, только встряхивал головой и всё же шёл играть.
Так продолжалось во весь переход от Коломбо до Сингапура, и в утро, когда должны были прийти туда, заметили, что Урвичу особенно не по себе и что он говорил что-то французу, тревожно размахивая руками, а тот отрицательно мотал головой.
Наконец он пожал плечами и, как бы согласившись против воли, пошёл играть.