Мальчики! закричала Галя.
И забарабанила кулаками в гулкое железо, словно просила впустить её в дверь.
А двери не было.
Сверху спросил голос Галима:
Кто стучит?
Я. Что там?
Полезайте всё покажем.
Галя взялась за канат и пожаловалась:
Не могу: у меня нынче руки несильные.
Это она нарочно! сказал с ликованием в голосе Василий.
Нарочно, конечно! вторил Галим. Что мы, не понимаем, что ли?
Он ещё что-то говорил, но овечий рёв заглушал его слова.
Неверие мальчишек в её слабость и жалость к животным придали девочке силы. Она без натуги поднялась на баржу.
Мальчики запрыгали от радости.
Вы нас проверяли, ликовал Василий, испугаемся мы или не испугаемся?!
Так или не так? спрашивал Галим.
Галя сказала:
Погодите.
Из железного провалища валил пар, и всё стадо кружилось вдоль бортов искало выхода на волю.
Пить хотят. Есть хотят, качал головой татарчонок. Мой дедушка говорит: «Человек сильный. Овечка слабая». Если на волю не выпустить, падут овечки.
На корме лежали широкие тесовые сходни. Сгибаясь от тяжести, дети опустили одну сходню на берег, а другую на дно баржи. Овцы остановились и перестали реветь.
Но наверх ни одна не пошла.
Что же это вы? удивилась Галя. Сами на свободу просились.
По сходне дети спустились к стаду.
Здесь было трудно дышать и щипало глаза. Только привычка сельских жителей к запахам животных удержала детей среди стада.
Идите наверх, уговаривала овец девочка. Бяшки! Бяшки! Бяшки!
Овца, белая, как облако, шевелила пушистыми ушами, растопыренными в стороны, и ловила слова девочки: скажи, мол, ещё что-нибудь, а то мы давно человеческих слов не слышали.
Баран в дорогой каракулевой шубе, окружённый свитой поклонниц, качал закрученными в кольца рогами и говорил своим царственным обликом: «Тяжела ты, шапка Мономаха! Но ношу. Если не я, то кто же?»
На его спину положила плоскую, как у ящерицы, голову
немолодая овечка, по-видимому, его главная любимица. Она проблеяла в лицо девочке: «За него в огонь и воду».
Мать с двумя ягнятами смотрела на Галю слезящимися глазами и кашляла. От её кашля стали кашлять овцы в разных концах стада, и Галя вместе с ними.
Что же это делается? Бяшки! Бяшки! Бяшки! повторяла Галя и пальцами зазывала овец на сходню. Они недоверчиво прислушивались к ней и не двигались.
Как дальше-то быть?
Рядом оказался Галим и сказал:
У них патриархат. Куда баран, туда и стадо. Всё сделаю!
Татарчонок пробрался к барану, обеими руками взялся за рога, рывком, неожиданным для ребёнка, поднял царствующую особу с пола и под испуганное и возмущённое блеяние бараньих поклонниц рывками же выволок барана на сходню.
Там баран опомнился, пригнулся и в ярости подбросил на рогах лёгонького Галима.
Галя завизжала от страха.
Но рога, закрученные в кольца, не причинили вреда мальчику. Болтая ногами в воздухе, Галим отлетел в сторону и, не удержавшись, сел на дно баржи. А огромный баран, обдав Галю кислым запахом и обиженно мотая головой, с громом взбежал по сходне и скрылся.
За ним одна-одинёшенька протрусила Саламандра так Галя прозвала овечку с головой ящерицы, главную любимицу барана и тоже скрылась.
Остальные овцы не стронулись с места.
Почему?
Галим поднялся с зацементированного пола.
Как я лете-еел! тянул он, и губы у татарчонка дрожали. Маленько на тот берег не улетел. Чего они стоят?.. Овечки-то?..
Не знаю, разводил руками Василий, и глаза его выцвели от страха. Не знаю, и всё.
В рёве и кашле стада дети с надеждой смотрели на Галю, и она увидела, какие они оба маленькие. Материнская жалость охватила её душу, а мысли девочки были спокойными.
На Галю внимательно смотрела белая овца та самая, с растопыренными ушами, и в продольных зрачках её был вопрос:
«Кто ты? Зачем ты с нами?»
Девочка достала ломоть хлеба и подала его овце. Та забрала хлеб в тёмные мягкие губы и принялась жевать с закрытым ртом, как того требуют правила приличия.
Понравилось угощение? спросила Галя. Сколько живу, а вкуснее хлеба не едала.
И зазывными движениями пальцев Галя поманила её за собой, отступая к выходу. Девочка старалась выглядеть выше, чтобы её все видели, и отступала она на цыпочках, как балерина на пуантах. Не переставая жевать, овца приближалась и с достоинством поднялась наверх. Была она чистая, ни пятнышка, ни соринки на ней.
Галя едва успела отскочить в сторону, как на выход с рёвом и топотом хлынула вся отара и повлекла за собой белую овцу Белую Предводительницу, как её нарекла девочка. Овцы в присохшей грязи и глине, в репьях, череде и всяких семенах! мчались мимо Гали, Галима и Василия, и блеяние животных сливалось в обвальный рёв: «Ааа!..»
Галим спросил Галю:
Они «ура» кричат, что ли?
У них слова-то такого нет, рассудил Василий.
В тумане отара пила воду и хрустела тальниками. Около реки овцы виделись большими и мохнатыми, не привычными человеческому глазу существами. Отара напилась и двинулась вслед за Белой Предводительницей. Баран Крутые Рога шествовал в окружении поклонниц, и Саламандра теснилась к нему.
У них никакой не патриархат, с гордостью сказала Галя Галиму. У них самый настоящий матриархат! Все идут за белой овцой. Куда она, туда и они.