А женщина тряхнула бирюзовыми серьгами и, глядя на Галю, улыбнулась:
Кто ищет тот всегда найдёт.
В песне-то конечно, подтвердил отец, вместе с Галей прошёл в рубку и встал за штурвал.
Катер задрожал всем телом, поутих и как-то сразу без особых усилий пошёл на открытую воду и повёл «под ручку» огромную баржу, притороченную к левому борту. Под днищем катера клубилась вода пополам с песком.
И берег с деревней Котловкой в помёрзших садах, с каменным кубом церкви Ильи-пророка, похожей на ханскую усыпальницу, с зелёной Котловской шишкой, на темени которой отдыхали облака, накренился и поплыл невесть куда от Гали.
Ворочая штурвалом, отец нагнулся и, щекоча молочным дыханием щёку дочери, сказал:
Веденей-то сбежал!
Что ты?..
Не «что ты», а сбежал.
И кивнул на берег.
По берегу у самой воды мчался кот Веденей, хвост трубой, и всем своим видом просил: «Возьмите меня!»
Обеими руками Галя схватила руку отца:
Папочка, притормози! Возьмём его!..
Бесполезно.
Почему?..
Он же не моряк, а сухопутная душа: с корабля сбежал.
Глаза у отца смеялись, а Галя надула губы.
Может, он на самом деле пират, рассуждал отец. Не на море, а на суше. Бывают ведь такие?
Девочка молчала.
Молчал и отец. Голый до пояса, расставив босые ноги, он перебирал рукояти штурвала, и в нестерпимо синих глазах капитана плескалось море.
Постой-ка, дочка, сказал он озабоченно. Мотор мне опять не нравится! Подержи штурвал, а я спущусь в машинное отделение. По Каме судов пока не видать И прежде чем уходить, объяснил: Я почему Веденея не взял? Боялся: тормозну мотор совсем заглохнет.
Галя осталась одна в рубке напротив штурвального колеса. Она не в первый раз бралась за его рукояти. Их растресканное глянцевое дерево вспомнило руки девочки и сказало: «Вас я буду слушаться».
Корабль, как, бывало, учил отец, шёл прямо на створы на два далёких белых щита с чёрными полосами, что показывали верное направление. За стёклами рубки плыли берега: правый в горах и оврагах, левый в лугах и лесах, повитых туманом. С широкой распашной воды ветер бил в лицо девочки, путал волосы и высекал весёлые слёзы
И Гале хотелось петь!
Вот только какую песню подобрать? Сразу и не придумаешь.
Волны лоснились под ветром, как пласты чернозёма под плугом, и Кама походила на вспаханную ниву.
Из-за поворота реки справа по борту выплыл трёхпалубный теплоход, как белый город, в котором Галя никогда не была, и девочка засмотрелась на него.
А потом спохватилась: створов не видно! Куда теперь плыть-то?
Теплоход загудел вопрошающе: «Как будем расходиться-яя-яяя?»
Галя схватила флаг, развернула
его и с правого борта над ревущей водой трижды взмахнула красным полотнищем.
Это значило: «Обхожу вас правым бортом».
В ответ с теплохода девочке также трижды махнули красным флагом: «Сигнал принят».
А дальше-то что?
Теплоход приближался с непостижимой быстротой. Лицо Гали покрылось каплями пота. Чтобы избежать столкновения, она изо всех сил крутила влево штурвальное колесо. Оно сразу стало тяжёлым и не поддавалось. Галя наваливалась на него лёгоньким телом и уговаривала:
Ну, миленькое! Ну, пожалуйста! Ещё разик!.. И штурвал, слава богу, пошёл, закрутился, завертелся. Штурвал-то вертелся, а катер, не колыхнувшись, по-прежнему плыл прямо на теплоход.
Быть беде!
От страха Галя закрыла глаза. Когда она их открыла, катер с баржой «под ручку» сами собой поворачивались налево и перегородили всю Каму.
Теплоход замедлил скорость и отчаянно загудел: у-уу-ууу! У-уу-ууу!..
«Ух! Уух! ответила ему эхом Котловская шишка. Ууух!..»
Камский бас, как гром из облаков, пророкотал в мегафон с теплохода:
Капитан «Ориона»! Что с вами?
И стало тихо-тихо.
Быстро-быстро (откуда силы взялись?) Галя крутила вправо штурвальное колесо, чтобы освободить дорогу теплоходу. Опять катер «Орион» не обратил на её усилия никакого внимания и задумчиво плыл поперёк Камы. После заминки, когда девочка бросила штурвал, катер и баржа с неожиданным проворством развернулись направо.
И опять перегородили всю Каму.
В рубку вбежал отец, положил руки свои поверх рук дочери, плавно повернул штурвальное колесо, и катер выровнялся и покорно пошёл на створы.
Вот и всё, сказал отец. А вы ревели.
Когда теплоход проплывал мимо, оттуда в мегафон опять пророкотал знакомый камский бас:
Закусывать надо!
«Закусывать надо», обиделся отец. У кого что болит, тот про то и говорит. Мы на корабле вообще не пьём. Да и на суше не балуемся.
Тяжёлые замасленные руки отца лежали на руках Гали, и она слышала, как в нём стучит сердце, так же часто, как у неё самой.
Ей стало жалко отца, и, жалеючи, она попросила:
Ты не расстраивайся.
Разве я расстроился?
Есть маленько.
Почему?
У тебя сердце сильно стучит.
Слышно?
Слышно.
Услышала! Чуткая
Он рассмеялся, поцеловал дочь в темечко и похвалил:
Какие у тебя волосы хорошие! Как шёлк.
Я их дождевой водой с ромашкой мою.
Мне бы хоть раз вымыла.
Вымою.
А я не я буду, если из тебя моряка не сделаю! Корабль, как по струнке, поведёшь. Дно с закрытыми глазами будешь чуять. До одного фута под килем!
Что ты?..
Не сразу, конечно. Со временем. Мой помощник со шкипером в город уехали. Вот нам с тобой и приходится за них отдуваться. И велел отец-капитан: Доченька, сходи узнай, как там настроение у пассажиров. Шибко они перепугались или нет? Заодно и овец проведай. Присмотри за ними. Давай уж моряцкую лямку тяни до конца.