Шрифт
Фон
Сайбек помолчал и неожиданно сказал:
Нынче парни другие пошли... глупый народ. Утром подхожу к сельмагу, стоит один сын коневода Сугура, знаешь его?
Еще бы мне не знать Султана!
Да, ответил я.
Я попросил, рассказывал дедушка дальше, разменять мне рубль. У продавщицы сдачи не было. Так ты
знаешь, что он мне всучил?..
Дед порылся в карманах шубы и положил мне на ладонь медную пуговицу...
И, наверно, перед приятелями хвастается. Вот, мол, ловко надул старого черта...
«Ну ладно же, Султан, подумал я, и за это ты от меня получишь. За мамин сахар, за эту пуговицу, за то что
сегодня я сижу здесь и дрожа от страха, как овечий хвост... »
Что я мог сделать Султану, было неясно. Так же не понимал я связи между историей с лягушкой, которая, в конечном счете, привела меня на эту скамью, и Султаном... Но готов я был к самым решительным действиям и
чувствовал... именно чувствовал, что последние события моей судьбы все же как-то связаны с сыном коневода Сугура.
Не все, конечно, продолжал рассуждать дед, не все, конечно, такие, как этот обманщик, да переломает он
свои длинные ноги, не дойдя до дома, Ты вот, к примеру, неплохой ведь ггарень, а?
Неплохой, пробормотал я. Что еще оставалось мне сказать деду!
Кадыров! раздался на крыльце голос Оспанова...
Иди, засуетился дед, зовут тебя. Да поможет тебе пророк...
...Вряд ли кто-нибудь из учеников знал директорский кабинет лучше, чем я. Сколько раз меня приводила сюда
Майканова, сколько клятв моих о том, что я буду ниже травы, тише воды слышали эти стены. Но никогда еще я не
входил в эту простую комнату с портретами и большой географической картой на стене таким взволнованным. Я
вошел и прислонился спиной к большой, холодной голландской печке.
Прямо напротив меня сидел за столом
Ахметов. Выглядел он сегодня очень строго. Вертикальные морщинки на стыке густых красивых бровей
директора казались глубже, чем обычно.
Подойди поближе, велел директор и показал авторучкой на середину комнаты.
Я сделал несколько шагов, таких мелких и осторожных, будто боялся угодить в капкан. Справа и слева сидели
учителя. Я разглядел только лицо Майкановой. Кажется, она была очень взволнована.
Знаешь ли ты, Кадыров, почему мы тебя вызвали? спросил Ахметов.
Конечно, знаю.
Так за что же?
За недисциплинированность. Кажется, кто-то из учителей засмеялся. Надо же! В такой момент надо мной
еще насмехаются!
Говорят, ты не хочешь больше учиться?
Кто бы мог ему это сказать? Никому, даже Султану, я не говорил таких глупостей.
Нет, я хочу учиться... Я стараюсь...
Большой белой ладонью Ахметов хлопнул по столу.
Стараешься? удивленно выкрикнул он.
Я никогда еще не видел директора таким сердитым. Как хорошо было бы, если бы директор встал, подбежал ко
мне и надавал пощечин. А потом выставил бы вон, приказав матери не кормить меня обедом целую неделю. Где-
то я читал, что у баловников и лентяев отбирали в наказание обеды. Но Ахметов, видимо, хотел помучить меня вопросами.
Что значит «стараешься»?
Я окончательно запутался и честно произнес:
Не знаю...
Кто-то опять хихикнул. Ахметов строго посмотрел на учителей и снова спросил меня:
Сколько раз в этой самой комнате ты давал обещания исправиться?
Много.
И каждый раз лгал?
Я не лгал! чуть не плача, выкрикнул я. Я говорил правду... Я очень хотел... Только не получалось...
Забавно!усмехнулся Ахметов. Может быть, тебе мешал кто-нибудь? Может быть, нашелся человек,
который заставлял тебя безобразничать?
Кто ж это будет заставлять безобразничать? искренне удивился я. Заставляют только вести себя тихо.
Бывают такие случаи, вмешался вдруг Рахманов, сидит паренек на, уроке, ничего не понимает. Что ж ему
слушать учителя? Скучно. Может быть, и с тобой так было?
Что вы, что вы!Я даже руками замахал. Вас слушать всегда интересно... И на других уроках я всегда все
понимаю...
Снова задал вопрос Ахметов:
Как же получилось, что ты положил в сумку учительницы лягушку?
Я не знал, что она так напугается. Я думал, лягушка выпрыгнет и будет смешно всем... И ей тоже...
Трогательная забота, усмехнулась Майканова. И тебе не стыдно?
Очень стыдно.. Но я, честное слово, не думал, что так получится...
Что ж тут смешного, спросила Майканова, если лягушка прыгает по столу... Это отвратительно, а не смешно.
Это уже другой вопрос, прервал ее Ахметов, и он не стоит сегодня на повестке дня.
Вы знаете, что больше всего меня поразило во всей этой истории? Никто не кричал на меня, никто не ругался.
Все почему-то говорили спокойно. Видимо, никому не было до меня дела. И никто не понимал, что творилось сейчас со мною...
Впрочем, сидел в этой комнате человек, в сторону которого мне даже взглянуть было страшно. Я говорю о маме.
Она сидела, низко опустив голову, и, казалось, не обращала никакого внимания на наш разговор с директором. Я
видел маму сбоку и по мелким движениям рук, по дрожанию губ чувствовал, как волнуется и переживает она...
Что-то защекотало у меня в горле, я поперхнулся и, хотя как раз в этот момент никто ни о чем меня не спрашивал, выдавил из себя:
П-п-простите... Больше не буду...
Ахметов попросил меня выйти. Сидеть и ждать, как мне велели, на скамейке я не мог. Обойдя школу, я по
Шрифт
Фон