Глаза Давида расширились.
Как же я мог? воскликнул он. Ведь у меня был папа, и моя скрипка, и мое Серебряное озеро, и великие большие леса, в которых со всем можно было разговаривать и все говорило со мной?
Леса, в которых все говорило с тобой!
Ну да. Тот ручеек, знаете, после белочки, который рассказал мне, что значит «умереть», и
Да-да, но сейчас не будем об этом, милый, заикаясь, сказала женщина и торопливо поднялась. Все же, подумала она, мальчик немного не в себе. Тебе тебе надо в кровать. Ты не принес с собой сумки или чего-нибудь такого?
Нет, мэм, мы ее оставили, Давид смущенно улыбнулся. Знаете, там столько всего было, и нести стало слишком тяжело. Так что мы ее бросили.
О да, так много всего, что вы ее бросили! пробормотала миссис Холли и в отчаянии вскинула руки.
Кто же ты такой, мальчик?
Это не было вопросом, но, к удивлению женщины, мальчик открыто и просто ответил:
Папа говорит, что я маленький инструмент в большом Оркестре Жизни и что я должен всегда играть чисто, не отставать от темпа и не брать фальшивых нот.
Мать моя! выдохнула женщина, вновь опускаясь на стул и не отрывая глаз от мальчика. Затем она с усилием поднялась.
Идем, пора в постель, произнесла она с запинкой. Уверена, для тебя сейчас это лучшее место. Кажется, у меня есть то что тебе нужно, закончила она слабым голосом.
Несколько минут спустя Давид наконец-то остался один в уютной комнатке над кухней. Хотя комната когда-то принадлежала мальчику его возраста, Давиду она казалось очень странной. На полу лежал лоскутный коврик он еще такого не видел. На стенах висели удочка, игрушечное ружье и стеклянный ящик, полный жуков и мотыльков, наколотых на булавки, что заставило Давида содрогнуться от ужаса. У кровати были четыре высоких столбика по углам и такая пышная перина, что Давид не понимал, как на нее взобраться, или удержаться там, если все же получится. Поперек стула лежала длинная желтоватая ночная сорочка для мальчика, которую оставила добрая госпожа, торопливо вытерев глаза краем подола. В круге света от свечи был лишь один предмет, знакомый глазу стосковавшегося по дому Давида, длинный черный футляр, который принес он сам и в котором лежала его возлюбленная скрипка.
Осторожно повернувшись спиной к проколотым жучкам и мотылькам на стене, Давид разделся, скользнул в желтоватую сорочку и с благодарностью ее понюхал таким похожим на аромат соснового леса был запах, оставшийся в складках. Потом задул свечу и на ощупь пробрался к единственному окну в комнатке.
Луна все еще светила,
но сквозь густую листву дерева у дома видно было немного. Со двора доносился шум колес и взволнованные мужские голоса. Там мигали фонари, которые куда-то несли второпях, и слышались тяжелые шаркающие шаги. У окна Давид задрожал. Больше не было ни величественной горы, холма и долины, ни Серебряного озера, ни благостной тишины, ни папы ничего из Прекрасного, которое Было. Осталась только пугающая, пустая насмешка Того, что Стало.
После Давид со скрипкой в руках улегся на ковер и в первый раз со времен младенчества принялся рыдать, пока не уснул, но забытье не давало ему отдыха: мальчику снилось, что он большой белокрылый мотылек, которого звездой прикололи к чернильно-черному небу.
Глава IV Два письма
Ох, папа, начал он, приподнимаясь, я всю ночь спал на мальчик внезапно остановился и потер глаза. Как же, папа, где И тут Давид окончательно проснулся.
Тихо ахнув, он вскочил на ноги и бросился к окну. Сквозь деревья виднелось предрассветное сияние в восточной части неба. Внизу во дворе никого не было, двери амбара открыты настежь, и, быстро втянув носом воздух, Давид отвернулся и начал торопливо натягивать одежду.
Золото в набитых карманах мелодично звенело и постукивало, полдесятка монет даже высыпалось на пол. Мальчик какое-то время смотрел на них, словно собираясь оставить на полу. Но в следующую секунду быстро собрал монеты и засунул глубоко в карман, приглушив звон носовым платком.
Одевшись, он взял скрипку и тихо вышел в коридор. Сначала ничего не услышал, потом из кухни внизу донеслись торопливые шаги и лязг посуды. Сжав скрипку еще сильнее, Давид осторожно проскользнул на черную лестницу, выбрался во двор. Уже через несколько секунд он торопливо вошел в открытую дверь амбара и поднялся по узкой лестнице наверх.
Однако наверху он резко остановился и негромко вскрикнул. После, обернувшись, увидел мужчину, показавшегося ему добрым, смотревшего на него, стоя у нижней ступеньки.
О сэр, пожалуйста, прошу вас, скажите, где он? Что вы с ним сделали? взмолился мальчик и побежал вниз.
На обветренном лице мужчины отразилось искреннее, но немного неуклюжее сочувствие.
Привет, сынок! Так ты и есть тот мальчуган, верно? начал он смущенно.
Да, я Давид. Но где он мой папа? Вы знаете? Я хочу сказать, часть, которую он оставил? спросил мальчик, задыхаясь. Та, что как ледяная шубка?
Мужчина уставился на ребенка. Затем, сам того не осознавая, сделал шаг назад.
Да это самое, я я
Может, вы не знаете, с жаром перебил его Давид, вы не тот человек, который был здесь вчера ночью. Кто вы? Где тот, другой? Скажите, пожалуйста!