Теперь мальчик не смеялся. Он испуганно смотрел на отца. Давид не знал, что такое беспокойство, и столкнулся с ним в первый раз.
Несколько времени отец говорил очень мало, притом хриплым, неестественным голосом. Он шел быстро, но Давид заметил, что каждый шаг давался ему с трудом, а дыхание было прерывистым. Сияющими глазами он неотрывно смотрел на лежащую впереди дорогу, как будто даже такая спешка казалась ему недостаточной. Дважды Давид обращался к нему, но отец не отвечал, и мальчику оставалось с трудом перебирать усталыми ножками и вздыхать по дорогому дому на вершине горы.
На пути им попалось очень мало других путников, почти не обращавших внимания на мальчика и мужчину со скрипками. И вышло так, что никого не оказалось рядом, когда мужчина, шедший по траве на обочине дороги, споткнулся и грузно упал.
Давид бросился к нему.
Папа, что случилось? Что случилось?
Ответа не было.
Папочка, почему ты со мной не разговариваешь? Посмотри, это Давид!
Сделав болезненное усилие, мужчина поднялся и сел. Мгновение он отрешенно смотрел в лицо мальчика, а потом нечто полузабытое, казалось, побудило его к лихорадочным действиям. Дрожащими руками он передал Давиду часы и миниатюру из слоновой кости. Затем обшарил карманы и вывалил на землю перед собой кучу золотых монет Давиду показалось, что их было не меньше сотни.
Возьми их спрячь сохрани их, Давид, пока они не понадобятся, выдохнул мужчина. А теперь иди. Я не могу.
Один? Без тебя? возразил потрясенный мальчик. Как это, папа, я не могу! Я не знаю дороги. Кроме того, я бы лучше остался с тобой, добавил он, засовывая в карман часы и миниатюру. И он опустился на землю рядом с отцом.
Мужчина слабо покачал головой и снова указал на монеты.
Возьми их, Давид спрячь, проговорил он бледными губами.
Мальчик принялся собирать деньги и рассовывать по карманам.
Но, папа, без тебя я не пойду, заявил он решительно, когда последний золотой исчез из виду, а из-за поворота идущий сверху дороги послышался грохот фургона и стук лошадиных копыт.
Возница неодобрительно посмотрел на мужчину и мальчика у дороги и не остановился. Когда он проехал, мальчик повернулся к отцу. Тот опять принялся рыться в карманах. На этот раз он вытащил из куртки карандаш и небольшую записную книжку, выдрал из нее листок и начал с усилием писать.
Давид вздохнул и осмотрелся. Он устал, проголодался и совсем ничего не понимал. Должно быть, с его отцом было что-то очень дурное. Здесь уже почти стемнело, но им было некуда идти и нечего есть на ужин, в то время как далеко и высоко на склоне горы был их дорогой дом. И там, конечно, еще сияло солнце по крайней мере, закатным светом, и было Серебряное озеро, на которое можно было смотреть, а здесь не было видно ничего ничего, кроме серых теней, длинной пугающей дороги и пары домов. Сверху долина могла казаться прелестной сказочной страной, но на деле она была гнетущей, мрачной пустошью, решил Давид.
Его отец вырвал из книжки вторую страницу и начал опять писать, когда мальчик вдруг вскочил на ноги. Один из домов стоял у дороги, где они сидели, и в голову Давида пришла идея. Он быстрым шагом устремился к двери дома и постучал. На пороге появилась высокая женщина и, не улыбнувшись, сказала:
Ну?
Давид снял шапку, отец учил его делать так, когда какая-нибудь женщина на горе заговаривала с ним.
Добрый вечер, госпожа, я Давид, начал он прямо. Мой папа так устал, что упал вон там, и мы бы очень хотели остаться у вас на ночь, если вы не возражаете.
Женщина в дверном проеме уставилась на мальчика, и, кажется, онемела от изумления. Глаза ее пробежались по простой и довольно грубой одежде, а затем перешли к фигуре мужчины, полулежащего у дороги. Она гневно вздернула подбородок.
Да неужели! Что ты говоришь! отрезала она. Хм! Мы здесь бродяг не принимаем. И она с грохотом захлопнула дверь.
Настал черед Давида таращиться в недоумении. Кто такие эти бродяги, он знать не знал, но никогда еще ему с такой злобой не отказывали. В нем поднялось нечто яростное нечто новое и яростное, и кровь прилила к шее и лбу. Он решительно поднял руку к дверной ручке, вдруг дверь открылась.
Послушай, мальчик, сказала женщина, глядя на него немного мягче, если ты голоден, я дам тебе молока и хлеба. Подойди к заднему крыльцу. И она опять захлопнула дверь.
Рука Давида опустилась. Но лицо и шея оставались красными, и новое яростное чувство побуждало отказаться от пищи, предложенной этой женщиной Но ведь был отец бедный отец, который так устал, да и его собственный желудок урчал от голода. Нет, он не мог отказаться. И, повесив голову, Давид медленно обошел угол дома.
Когда в его руках оказались полбуханки хлеба и ведерко с молоком, он вдруг вспомнил, что в деревенской лавке
на горе отец расплачивался за пищу деньгами. Теперь он был рад, что у него в кармане лежали золотые монеты ведь ими можно было заплатить. Мальчик тут же поднял голову. К нему вернулось самоуважение, и он выпрямился, взял ведерко и буханку одной рукой, залез другой в карман и протянул женщине золотой диск.
Пожалуйста, будьте любезны, возьмите это за хлеб и молоко, гордо сказал он.