склоне стоит город, кирпично-красный, залатанный, горбатый, и с любопытством глядит на реку. Дома под красными и зелеными крышами жмутся друг к другу. Город будто перевернулся с ног на голову. Навострив каменные уши, он прислушивается к чужим секретам. Черные руки закопченные трубы и сверкающие кресты тянутся в небо.
Умытый росой, позолоченный восходящим солнцем, он выглядит словно огромный каменный идол, что рассматривает дары, которые несут на его алчущий жертвенник.
Он только что дремал, но вдруг пробудился, и вот уже протягивает ручищи, а для него готовят мясо, живое и заколотое, и теплая кровь течет из перерезанных шей и заливает мостовую. Молодые рыбаки, полуголые, мокрые, копошатся в воде, вытаскивают целые горы рыбы и швыряют ее в огромные корзины. Сонные мужики везут на тряских телегах плоды крестьянского труда, платформы, груженные снедью и бочками вина, тянутся по железным мостам туда, туда, к едва проснувшемуся каменному идолу, чтобы наполнить его ненасытный желудок.
Фабиан идет по берегу против движения, туда, где безлюдно и тихо. Веревка впивается в ладонь, бередит пораненный палец, и Фабиан часто меняет руку. Он забирается все дальше, ступает по черной земле, пропитанной дымом и угольной пылью. Здесь проходят каналы, по которым в реку стекают фабричные отходы и нечистоты из городских сортиров.
Он садится на холмик, поросший редкой травой, и смотрит на каменного идола, который выпускает в безоблачное небо первые дымки.
Здесь все ему знакомо, Фабиан узнает каждую красную или серую заплату, каждое зеленое пятно, каждую башню и крест. Молодым парнем он часто здесь сидел, держал на коленях альбом и рисовал. Не раз они сидели тут вместе с Зарембой. Вон она, та самая крыша, выглядывает между двух высоких каменных стен. И дым над трубой делает такое же колечко. Фабиан улыбается. Этот кусочек пейзажа всегда давался ему с трудом. Казалось, все движется, не стоит на месте, стены дрожат, танцуют. А там, немного дальше, на пологом берегу, где лодки сушат свои только что просмоленные днища, у него когда-то даже начался роман, именно там он познакомился с юной рыбачкой. Трава тогда была не такой чахлой, как теперь, здесь козы паслись. И они с рыбачкой, молодые, горячие, валялись тут, в траве, на этом самом холмике
Фабиан вытягивает ноги и оглядывается по сторонам. Как это Заремба говорит, вспоминая те времена: «Голодали, но ведь счастливы были Счастливы»
Фабиан задумался. Тогда он считал, что станет великим человеком, и валялся в грязи на холме. А теперь он антиквар, он дурачит глупых любителей старины. Вот, сегодня кота сюда привел. Он рассмеялся. Все-таки интересно, что лучше. Фабиан спрашивает Пуделя:
Как думаешь, что лучше: в смоле пачкаться или кота топить?
Пудель несколько раз подпрыгивает и толкает Бальтазара. Тот дергается, и веревка опять впивается Фабиану в перевязанный палец. Фабиан встает. Нужно пройти дальше по берегу, чтобы найти подходящее местечко.
Он видит: солнце уже высоко. Надо успеть заглянуть к панне Малгоше, выпить кофе со сливками. А потом он собирался встретиться с Генстым: Фабиан даст ему неказистое маленькое распятие, а тот принесет годного кенаря, который сможет заменить погибшего Клювика. И Фабиан снова пылит ногами по черной земле, высматривая место, где ему никто не помешает.
Давай, Пудель, давай, повторяет он, покончим с этим поскорее Еще шоколаду надо выпить у панны Малгоши
Пудель старается изо всех сил, бросается на кота то с одной стороны, то с другой, пытается его повалить, но Бальтазар не двигается с места. Сжался в комок и сверкающими глазами смотрит на широкую, глубокую реку. Фабиан опять резко дергает за веревку. Он хочет придушить кота и, воспользовавшись моментом, затащить его в воду.
Висла несет свои волны, лижет берег пенистыми языками, словно хочет что-то схватить, проглотить и затянуть в глубину. Фабиан вытирает пот со лба, перевязывает разболевшийся палец и несколько раз дергает усами: он кое-что придумал. Бальтазар налитыми кровью глазами следит за каждым движением хозяина.
Опасность близка.
Из воды у берега торчит гнилой кол. Фабиан привязывает к нему веревку и начинает толкать кота сзади. Так удобней, теперь обе руки свободны. Фабиан поднимает с земли прут и начинает стегать Бальтазара, а Пудель совсем разошелся: бросается на кота,
кусает его за бока, старается сбить с толку, как вчера, чтобы предоставить хозяину подходящий момент.
Вдвоем они теснят Бальтазара, и он отступает, теряя пядь за пядью. Фабиан все громче натравливает Пуделя, свистит, размахивает прутом, трясет полами одежды. Он так шумит, что Бальтазар совсем растерялся и уже не понимает, где вода, где суша.
И вот река с плеском лизнула дрожащее создание пенистым языком. Фабиан аж задрожал от радости и нервного напряжения.
Давай, Пудель, давай! кричит он.
Но вдруг Бальтазар зарычал, как тигр, и выскочил из воды. Выпустил когти и, собрав всю свою боль, силу, страх и ненависть, подпрыгнул и лапой угодил Фабиану прямо в глаз.
Будто пытаясь остановить вытекающий глаз, Фабиан прижимает к лицу лацкан пиджака, а другой рукой месит потемневший, заплясавший вокруг воздух, пытаясь вцепиться в него растопыренными пальцами.