Старого воробья на мякине не проведешь, господа. Я на этом собаку съел
Заремба внимательно слушает и поглаживает помещичьи усы, чтобы обратить на себя внимание, показать, что он тоже не абы кто. От рассказов юноши у него кровь стучит в висках. Он с трудом держит язык за зубами. Ведь он, Станислав Заремба, тоже может кое-что рассказать. Он знает секрет, который поразит и молодого аристократа, и ученого ректора Генстого. Руки так и чешутся. Хочется принять величественную позу, губы дрожат, готовые выдать ужасную тайну. Шевельнув усами, Заремба проглатывает комок слюны и уже открывает рот, чтобы заговорить, но тут прямо перед ним возникает Фабиан и пронзает его взглядом до самых костей:
Заремба, ты мне свет заслоняешь
Пан Заремба опускает сначала глаза, потом руки и тихо отходит в сторону.
Едва юноша сел в карету и укатил под щелканье кнута, как Генстый начал во весь голос им восхищаться. Все же он завидует ему, хоть и знает, что зависть не самая большая добродетель.
Замечательный молодой человек! говорит Генстый, облизывая губы. Он достоин этого сокровища, несомненно, достоин
Вдруг Фабиан вытаскивает из-под стола подлинник и протягивает священнику:
А для тебя и подделка сойдет. На, держи!..
Генстый осторожно ощупывает копье и вытирает пальцы о сутану. Он боится взять его в руки: не иначе как Фабиан придумал какую-нибудь новую шутку. Заремба таращит глаза, кажется, они сейчас вылезут из орбит.
Чего-чего, но такого он не ожидал! Переводит взгляд с Фабиана на копье и обратно. От неожиданности голова пошла кругом.
Фабиан, заикается он, Фа би
Фабиан ладонью затыкает ему рот и грозит пальцем:
А ну цыц!
Генстый совершенно растерян. Хлопает ресницами, озирается по сторонам. Ему очень хочется принять подарок, да как-то страшновато.
Эй, Фабиан, знаешь что
А Фабиан берет Зарембу и Генстого под руку и ведет к двери.
Пойдемте-ка к панне Малгоше, Генстый бенедиктина поставит
Генстый сияет. Он знает: если Фабиан заговорил о бенедиктине, значит, можно взять подарок, это не розыгрыш. Ксендз отряхивает от пыли сутану и хлопает Фабиана по спине:
Три бенедиктина и на закуску пряники медовые
Фабиан щекочет Зарембе живот и подмигивает священнику:
Ага, и картиночки итальянские, репродукции кое-какие интересные Да, Генстый?..
6
Мариенштадт просыпается. Сонные рабочие с глиняными горшками в руках шагают, обгоняя друг друга, по ухабистым, плохо вымощенным тротуарам. Мужики, все в песке, толкают груженные кирпичом тачки, шаркая ногами по мостовой. Из старых, покосившихся домов в водосточные канавы бегут белые от мыльной пены ручейки, пахнет несвежим бельем, свиными шкварками и потным, грязным женским телом. А Фабиан, нарядный, завитый, идет себе не спеша, Бальтазар по левую руку, Пудель по правую.
Прохожие останавливаются.
Все знают Фабиана, все с ним здороваются. Рабочие торопятся, их зовет фабричный гудок. Они лишь немного замедляют шаг, отворачиваются, чтобы не рассмеяться пану Фабиану в лицо, и кричат:
Пане Фабиане, вы бы лучше на них верхом ехали!
А у баб, которые идут в Старый город за покупками, время есть, они кланяются и шутят:
Куда это вы их ведете, пане Фабиане? На скотный рынок, что ли?
Фабиан снимает твердую коричневую шляпу и с улыбкой отвечает:
В баню их веду, голубушки мои, помыть немножко
Женщины смеются. Всегда приятно побеседовать с паном Фабианом. Во-первых, он умеет очень смешно говорить в рифму. Во-вторых, любит ввернуть сальную шутку, да такую, что аж в жар бросает, дрожь пробирает с головы до пят. А то, бывает, и рукам волю даст, может потискать слегка. Они всегда рады его видеть, женщины с Вислы. Подходят ближе, дивятся на огромного, пушистого кота и пытаются угадать:
Не иначе как вазу разбил, негодник, или бутылку вина опрокинул. А, пан Фабиан?
Фабиан натягивает веревку, тащит за собой кота и командует собаке:
П-с-с, Пудель, п-с-с!..
Пудель рад служить, он с удовольствием подгоняет Бальтазара. Пес удивлен: чтобы кота выводили гулять на поводке, такого он еще не видел. Ему очень хочется поиграть с Бальтазаром, опрокинуть его на спину и повалять по земле. Это было бы весело!
Но Бальтазару не до игр. Хотя кота еще с вечера освободили от прищепки, хвост так болит, словно на нем висит горящее полено, которое одновременно и обжигает, и жмет. Бальтазар уверен, что прищепка никуда не делась. Если бы он мог, он бы опять закружился быстро-быстро, так быстро, что поймал бы свой пылающий хвост зубами, откусил бы его напрочь и порвал когтями в мелкие клочки. Кот оборачивается назад, шипит, скалит зубы, выпускает когти, выгибает спину и рвется с веревки. Кажется, он готов взлететь, подняться над крышами, мостовыми и головами прохожих, но рука Фабиана тверда, а шнурок сдавливает шею, врезается в кожу и мясо, душит так, что у кота темнеет в глазах.
Еще и Пудель не оставляет в покое. Подгоняет, торопит, покусывая острыми зубами и Бальтазар, опустив голову, покорно идет дальше.
На пристани все кипит. Большие пароходы и маленькие пароходики освобождаются от груза. Гулкие крики, пропитанные водой и ветром, приносятся издалека и пропадают в тяжких вздохах нависших над рекой железных мостов. На прибрежном