Пудель с Бальтазаром, сплетясь в клубок, катятся по песку и вырывают друг другу кишки.
А Висла несет свои волны, лижет берег пенистыми языками, словно хочет что-то схватить, проглотить и затянуть в глубину
1923
В дороге
Товарищи, не расходитесь! «Максимка» уже напился Товарищи, по местам Ветка уже свободна
Она старается говорить басом, отчего голос получается как у евнуха.
Солдаты не отвечают. Раскомандовалась тут. Больно надо слушать какую-то бабу, пусть даже она и потеряла руку на фронте. Мало того, они слышат это уже сутки с лишним, а поезд все стоит на месте. Вот они и не встают, сидят вокруг костров, подбрасывают в огонь колючие еловые лапы. Кто-то помешивает оструганной палочкой в котелке, кто-то стянул с себя гимнастерку и ищет в ней. На голой волосатой груди поблескивает оловянный крестик.
Слышь, Николашка, сорок девятую поймал
Вань, ты их в огонь бросай, а то еще в кашу попадут
Сразу видно, что это военный поезд: кавалеристы выбрасывают из вагонов конский навоз, тут же крутится горбоносый комиссар в кожанке, сверкая вышитой на груди звездой. На таком поезде не уедешь, даже на крышу не пустят, тем более что у каждого с собой мешок муки. Но солдаты варят в котелках пшенную кашу, ясное дело, они не откажутся сдобрить ее салом. Босые девки разворачивают грязные платки, вытаскивают куски соленого сала и, держа их в руках, робко приближаются к полуголым мужчинам, опускают глаза и тихо, робко просят:
Возьмите с собой, молодцы. Один мешочек всего
Солдаты молчат. Не знают, то ли сначала позабавиться с девушками, перекидывая их друг другу, как мяч, то ли сразу прогнать взашей, чтобы больше не смели болтаться у военных поездов. Только Васька, шестнадцатилетний мальчишка со взрослыми глазами, шутник и балагур, серьезно смотрит на девушек и строго спрашивает:
А что везете, бабоньки, черную муку али белую?
Черную, миленькие, ей-богу, черную клянутся девушки.
Ха-ха-ха! хохочут солдаты.
Смех гремит, как пустые бочки.
Дурные бабы Ха-ха-ха
На одном вагоне приклеена газета, а поверх нее военные приказы, напечатанные на машинке. Но это не интересно. Не все ли равно, занять еще один городишко, оста вить еще один городишко?
Куда интереснее яркие плакаты, нарисованные
красной, синей и зеленой краской: вот солдат воткнул пику генералу прямо в задницу, и красная краска бьет из нее ключом. Или вот лежит помещик, а крестьянин встал ему на жирное брюхо ногами, проткнул каблуками до самых кишок. Васька, кривляясь, вслух читает стишки под рисунком, и солдаты хохочут во все горло:
Во дают Здорово
Но лучше всего вышел поп: огромный, на весь плакат. Сидит, масленые глазки как щелочки, на брюхе крест, толстые, короткие руки жадно тянутся из широких рукавов к жирной утке и корзине яиц подаркам, которые принесли ему тощий, хилый мужичок с такой же тощей женой. Они кланяются, просят, чтобы поп взял подношение.
Хе-хе-хе! Что, уточки хочешь? спрашивают попа солдаты. Ха-ха-ха! Что, яичек захотелось?..
Мужики и бабы стоят в стороне, глупо и смущенно улыбаясь. Они сами до сих пор носят яйца и кур своему сельскому попику. Но сейчас, может быть, им разрешат провезти по паре мешков муки. Вон, те девки сумели договориться. Правда, солдаты вовсю им подмигивали, а ведь их, солдат, в вагоне много Очень много Но ехать-то надо. Вдруг их тоже как-нибудь возьмут? И они смущенно улыбаются вместе с солдатами, хоть и знают, что это богохульство, и смеются, но так тихо, что не поймешь, свои они или враги.
Около вагона с лошадьми стоят две крестьянки, мать и дочь, и просят:
Возьмите нас, ребята, мы вам сальца дадим
Здесь нельзя сало есть, усмехается украинский хлопец. Вон тот жидок со звездой запретил
Крестьянки не понимают и продолжают упрашивать:
Хлебушка дадим Ситного
Тут встревает Васька. Подмигивает и говорит:
Можно, бабонька, можно взять Только Только спать придется, понимаешь?
Дочь опускает глаза и убегает. Но мать сует в вагон голову и говорит холодно, равнодушно, будто в лавке:
Ладно, ребята, хорошо
И тут же вместе с мешком под хохот и веселые крики бойцов вылетает обратно.
Да пошла ты, ведьма старая!..
Хорошо, молодцы, но меня на крышу пустите. Хотя бы на крышу
Нет, папаша, не соглашаются солдаты, ты не поедешь. На кой ты нам нужен?..
Мужик равнодушно перетаскивает мешки с места на место.
Поезд готов отправиться в путь. Паровоз смазан и вычищен. Двери вагонов надписаны мелом. Солдаты уже боятся отойти и справляют нужду прямо у колес. Осталось лишь одно.
Из того самого вагона, куда рыжий мужик хотел пристроить дочь, надо вынести тифозного. Уже сутки, как он стонет на соломенной подстилке. Он не ест, и куски хлеба горкой лежат возле него, как сено возле больной лошади И вот двое санитаров в белых передниках вытаскивают носилки, накрытые шинелью.
С дороги! зло кричат они на солдат. Разойдись!
Вступают в дерьмо и ругаются:
Ишь, нагадили, черти
Солдаты не спешат их пропустить.
Из-под шинели торчат новые сапоги, и солдаты, тряся чубами, со злостью думают, что эти сапоги скоро достанутся «белым передникам». Вот и не хотят дать санитарам дорогу. Из открытого окошка в вагоне появляется лошадиная голова. Конь прядает чуткими ушами, раздувает ноздри, выгибает крутую шею. Он почуял войну, раны и кровь, и тоскливое, протяжное ржание разнеслось по округе.