Шустёр выборный полковник. Эко зыркал на тебя, Артамон Сергеевич. Не глупее нашего будет, понял, что это ты Петра приваживать удумал. Ещё гляди, чрез тебя возвеличиваться станет, заметил Языков.
Да куда же ему больше? удивился Матвеев. В полковниках ужо.
Нужен он нам нынче. Вон и стремянных под нашу руку привёл. Дорого нынче стремянные обходятся. Шесть тысяч ефимок вынь да положь стрельцам конным, сетовал Ромодановский.
А ещё с кожной усадьбы возьмут Так стрельцы богаче нашего с вами станут! усмехнулся Языков.
Двое других бояр промолчали. Богаче их? Это вряд ли. Особенно если равняться с Матвеевым. Тот имел не меньше миллиона ефимок серебром. Даром, что ли, столько лет был вторым человеком в Русском государстве? Матвееву через Наталью Кирилловну Нарышкину удалось немало серебра и золота добыть от влюблённого в воспитанницу Матвеева царя Алексея Михайловича.
Ну, конечно же, о том, что перед самой опалой Артамон Сергеевич смог вывезти в надежное место, под Коломну, почти всё своё состояние, он говорить не стал. Богатейшая усадьба Артамона Сергеевича в Москве уже давно пустует. И были те людишки, что хотели поживиться в усадьбе опального друга царя. Да не нашли там ничего. Даже ковры и утварь перед отбытием в ссылку Матвеев успел продать.
Так что, бояре, как сила станет нашей и начнём головы сечь бунтовщикам, так заодно и полковнику нашему? С чего он уже в наставники к царю наметился? спрашивал Артамон Сергеевич Матвеев.
Его подельники ничего не ответили. Матвеев подумал, что это они так проявляют свою слабость. Ну или опасаются, что становящийся популярным смелый и деятельный молодой полковник, в случае того, что почует угрозу, ещё и свой бунт учинит. И вот этот бунт может быть куда как опаснее, чем-то, что нынче творит Хованский.
Вот только и Григорий Григорьевич Ромодановский, и Иван Максимович Языков уже видели в молодом полковнике такую возможную силу, что можно было бы использовать в своих играх у русского престола. Никто не верил, что триумвират долго продержится. Ещё и Нарышкины будут под ногами путаться.
И тогда можно опираться на популярных командиров, чтобы придавать себе больше силы. Всегда слово того, у кого есть под рукой полк-другой военных, звучит особо громко.
За Софьей отправлять потребно. Коли не возвернётся с Новодевичьего монастыря, дак тем самым и признается, что это она стоит за бунтом, не желая больше обсуждать молодого полковника Стрельчина, сказал Ромодановский.
Скажется хворой али отпишется, что опасно в Кремль нынче ехать. Выжидать будет приступа, покачал головой Матвеев.
Но он уже видел, что несколько растерял свой авторитет. Если ещё утром мог бы сказать слово, и все сразу же бы согласились, то сейчас что Ромодановский, что Языков, почувствовали оплошность Матвеева и уже свою линию хотят двигать.
Все едино, отправим письмо! принял решение Ромодановский.
Матвеев решил в малом не перечить. Важнее был иной вопрос.
А Стрельчин прав. Повинна не только кровь литься, невеликую уступку нужда есть сделать, попустив до этого в малом, Матвеев решил отыграться в большом.
Бояре задумались. Казалось бы, идея провозгласить Ивана Алексеевича вторым,
младшим царём всем хороша. Уж точно второй царь, если он младший, решения принимать не будет. Да и какие решения может принять скорбный умом Иван?
Но у этой монеты была и другая сторона. Милославские, если Иван будет провозглашен вторым царём, станут крутиться вокруг него. А там и многомудрая Софья.
Ответить за те бесчинства, что нынче на Москве творятся, повинны Милославские! жёстко припечатал Ромодановский.
Повинны согласился с ним Языков.
Объявим опосля, что Иван блаженный. Да и дело с концом. Патриарха призовём и иных церковников, дабы признали это. Надо, так и Земский собор соберём, сказал Матвеев, грозно глядя в глаза Ромодановскому.
Коли Ваську Голицына, Щегловитова, Толстых да Ивана Милославского подвинуть, то и силы более не будет у Милославских. А там стрельцов подале отослать сказал Языков.
Ивану Максимовичу ничего не оставалось сделать, как проявлять сдержанность и стараться примирить двух грозных мужей державных. Иначе, как справедливо думал Языков, внутри Кремля начнётся бойня.
И как в таких условиях не дозволять молодому полковнику Егору Ивановичу Стрельчину своё слово держать? Ведь у него та сила, которая и будет решать исход внутреннего противостояния в Кремле.
А ещё у него та сила, которая будет оборонять Кремль. Все были уверены, что, если не сегодня, то завтра бунтовщики обязательно попробуют взять Кремль штурмом.
Всего лишь прошёл разговор, где бояре пообещали выдать немалую сумму стременным стрельцам. Никита Данилович Глебов выказал свою благодарность. И вот в нём как раз-таки сыграла злую шутку сословная покорность. В присутствии бояр Глебов явно опешил. Тем более, что именно нынешняя власть меньше чем три недели назад и поставила Глебова во главе стремянного приказа. Потому и робел он перед нею.
Я гордо вышел на Красное крыльцо, почесал место, где ещё недавно была приклеена борода, отправился к дьякам. Все писари, которые только были в Кремле, были собраны вместе и сейчас скребли гусиными перьями, размножая подмётные письма. Так себе копировальная машина. За время моего отсутствия шесть дьяков написали едва ли больше ста листовок. Притом, что текста в них было от силы на треть листа.