Сама по себе поспешная свадьба была неприлична донельзя, но к ней прилагались десятки совершенно непристойных мелочей платья Жустины, которые когда-то мыслились подходящими для празднеств, оказались тесны на засидевшуюся в девицах невесту. Шнуровка узких рукавов трещала на ее сильных руках, швы расходились при каждом движении, но саму Жустину это ничуть не смущало она только повторяла скучным голосом, что всем довольна и лучшего наряда вообразить себе не могла. С женихом своим до свадьбы она ни разу не увиделась: он не выходил из своих покоев, точно дав обет затворничества, и не выказал ни единого пожелания по поводу свадебного порядка.
К храму нареченным полагалось прибыть порознь, но так как они вопреки всем условностям жили в одном доме, то сошлись на том, что жених попросту последует за процессией невесты в отдельном паланкине. Господин Дунио, не знавший, за кого более волноваться за чрезмерно покорную дочь или же за будущего зятя, превратившегося за последние дни в некого призрака, - в итоге решил не нарушать обычный порядок и сопровождал Жустину. Зеваки, выстроившиеся вдоль улицы, ведущей к храму, не скрывали своего любопытства и громко обсуждали, что платье никуда не годно, а отец невесты, по всей видимости, вот-вот отдаст богу душу из-за стыда и переживаний. В самом деле, бедняга Дунио, столько лет страдавший из-за сплетен вокруг незамужней Жустины, теперь уж пил чашу унижений, как ему казалось, до дна.
Но главный удар ожидал его у храма, когда он увидал, что жених настолько измят и неопрятен, точно все эти дни пьянствовал и спал, где придется, не сменяя одежды.
-Да что же это?.. воскликнул Дунио, едва не плача.
-Всем мой жених хорош, - тут же отозвалась Жустина, глядя в пустоту.
-Вы дочь отдаете за человека, или за ворох тряпок? грубейшим образом ответил Питти, и, схватив невесту за руку, потащил к алтарю, тем самым вызвав смех и громкие пересуды. Жустину во Фреченто не любили кого-то она жестоко высмеяла, кому-то поставила синяк под глазом или выдрала клок волос, других спустила с лестницы, третьих облила помоями. И хоть винить в том полагалось злого духа, прощать так быстро строптивую дочь Дунио никто не собирался. Пришло время ей самой стать предметом злых насмешек, которыми вполголоса обменивались гости:
-Наконец-то! Расплатилась сполна за свою дерзость!
-Была она безумна, и в жены получила такого же полоумного.
-Позорила отца, так получай позорную свадьбу!
-Нехороши ей были женихи из Фреченто! Пусть теперь радуется своему колдуну, которого принесло сюда, как ветер носит всякий дрянной сор. Глядите на него наверняка мертвецки пьян, ишь как шатается!..
-Была гордячкой, а посмотрите на нее сегодня: молчит, точно воды в рот набрала. И не жалуется, что платье наспех перешито, а жених вовсе в обносках. Должно быть славно проучил он того беса, раз ядовитый язык Жустины укоротился раза в два.
-Смешнее свадьбы сроду во Фреченто не видали!
А были и те, кто открыто и громко говорил:
-Молодец колдун! Проучил ее как следует! Теперь узнает, что не всегда все будет по ее желанию.
Но самому колдуну, похоже, было не до смеха: когда пришло время невесте идти к алтарю он позеленел лицом, а глаза, напротив, покраснели, словно на плечи ему сейчас взвалили несколько мешков муки. Многие говорили, что в тот момент казалось, будто его сейчас хватит удар, а невесте словно и дела до того не было. Медленно, словно лодка плывущая против течения, шествовала она по храму, через каждый шаг замирая и запинаясь. И если бы лицо ее не сохраняло при этом полное спокойствие, то можно было бы подумать, что к жениху Жустину тащат на невидимом аркане, а она изо всех сил сопротивляется.
Пришло время говорить обеты и вновь она была безмятежна и мила, как никогда ранее, но по щеке поползла слеза, до которой, впрочем, никому не было дела. Мало ли невест плачет на своих свадьбах?.. Гораздо большее
внимание досталось той самой Фосси хорошенькой девице, маленькой и хрупкой точно певчая птичка. Лицо ее попеременно меняло выражение: она то радовалась, что наконец-то сестра перестанет быть проклятием семьи, то стыдилась ужасных обстоятельств свадьбы, и крохотные ушки ее горели ярко-алым светом. Лютио, сидевший неподалеку, тоже краснел но от другой досады: ревнивцы сразу замечают, когда на их сокровища притязают другие, а сегодня во Фреченто многие холостяки сочли, что помолвка младшей дочери Дунио чистая условность.
Сам же несчастный отец двух красавиц-дочерей не мог найти себе места от беспокойства и думал лишь о том, что со свадьбой все неладно, как и с женихом. «Ох, что же я наделал! думал он. Здесь все сплошной обман. Нельзя спускать глаз с колдуна, и, быть может, если я докажу, что он злонамеренный мошенник и плут, то позор падет не на мое семейство, а на чародейское сословие, гореть ему в аду!..»
Но вновь здравомыслие его не принесло никакой пользы: едва только священник объявил Жустину и Питти женой и мужем, как колдун, едва совладав с заплетающимся языком, громко объявил:
-Отлично! А теперь пусть родственники и гости нас простят, но мы с женой немедленно уезжаем из Фреченто. Да-да, не сменив одежды, и не побывав на свадебном пиру. Мне позарез нужно вернуться в родные края, а Жустина, как моя жена, должна следовать за мной, куда бы я не направился.