Простите, сударь, вы не на Зареченские склады едете?
Парень обладал отличной выдержкой. Сначала он
в этом мраке. Но что я не ожидала увидеть никак пустоту.
Моя неубранная кровать. Сундук, и даже бумаги на месте а я просила Парашку их спрятать, и ей влетит. Вот платье, в котором я была вчера и в котором выходить в люди было зазорно. Вот завтрак и творог, совсем нетронутые. И мой ночной горшок.
Пустота была в другом, и я почувствовала, что на меня надвигается мрак и парализует. Я не хотела дышать, не хотела смотреть, не хотела видеть то, что видела. Мир стал двухцветным черным и серым, сузился до коварной клетки, готовой сдвинуть стены и раздавить несчастную мать, у которой отняли смысл ее жизни и так было бы милосердней.
Ничего, вообще ничего, ни единого признака того, что в этой комнате жили дети. Затхлый воздух с хрипом ворвался в мои легкие, и я бессильно, отчаянно и протяжно заорала, оседая кулем на грязный пол.
Глава восьмая
Но из всех суперспособностей мне досталось лишь тяжелое дыхание, словно на меня надели шлем и подключили к искусственным легким.
Я сшибла с ног знакомую мне безымянную девицу, она отлетела к стене, полный посуды поднос грохнулся на пол. В глазах у меня было темно, я неслась на ощупь. Я помнила, из-за какой двери раздавался голос Ларисы, но я не успела до нее добежать.
Что кричишь, барыня? рявкнула на меня выскочившая в коридор Парашка, и я застыла, набирая в грудь воздух. Как она позволила забрать детей? Убью, я ее сейчас просто убью, терять мне, наверное, уже нечего. Детей напужала! Да что с тобой стряслось-то опять?
Воздух жег легкие, взгляд мутнел, но уже не от гнева или ненависти. Гул крови в ушах ослабевал, и я слышала испуганный приглушенный рев, несомненно детский.
Иди, иди! Парашка посторонилась и шире открыла дверь, детский плач стал громче. Скаженная, ну что с тобой делать прикажешь?
Что только и смогла выдавить я. Чтобы не заорать снова, теперь уже от облегчения, я с силой прижала запястье ко рту и беспощадно впилась в него зубами. Мне не нравилось то, что со мной происходило, может быть, так и начинают сходить с ума?
Старческое лицо Парашки пошло льстивыми морщинками.
А вот Лариса Сергеевна, благодетельница, матушка, запела она, щуря глаза, тебе с барчатами комнату дала! Что ютиться в каморке, барыня?
Какая она тебе барыня? услышала я и не обернулась резко лишь потому, что меня все еще накрывало бессильным параличом. Была барыня, да вся вышла. Была у Пахома Провича, Липонька? Повинилась? Заберет он мальчишку, денег даст?
Я смотрела на Парашку, чьи глаза совсем превратились в щелочки. Она мелко трясла головой, как китайский болванчик, но мне показалось, что в этом деланом подобострастии куда больше ненависти, чем было во мне еще пару минут назад.
Я позже покажу когти, не сию секунду, но обязательно покажу, пока мне необходимо изображать ту самую безответную Липочку.
Отказал, сестрица, я наконец повернулась и уставилась в пол. Так было проще притворяться. Отказал, и Женечка мал еще, в обучение ему такого малыша брать несподручно. А деньги Ничего он не дал.
Я подняла голову, с постной, покорной миной наблюдала за гримасами Ларисы. У меня к тебе много вопросов, очень много вопросов, я тебе их непременно задам, но не сейчас. Есть первоочередное дело.
Успокой детей, Параша, велела я негромко, и нянька сразу ушла, но дверь не прикрыла до конца, оставила щель, чтобы не упустить ни слова. Спасибо за комнату, сестрица.
Какая змея ее ужалила? Или она решила, что я буду жить в этой комнате одна, без детей? Полоснуло еще одно: кошмарное обещание, которое я успела услышать сегодня должны приехать из приории за моей дочерью. Та самая девица, которая вчера пеняла мне на неубранные комнаты и которую я только что слегка приложила о стену, походя заметила, что вечером явятся от благочестивых сестер. До вечера время есть
Но я очень неосторожно покинула дом. Больше допускать таких промахов нельзя.
Выносить твою Парашку сил никаких нет, сквозь зубы бросила Лариса, дергая свои жемчуга и, как ни странно, не подходя ко мне близко. Хотя, учитывая, как задорно я махала вчера канделябром, ничего странного нет. Как ты ушла, ходила за мной и ныла. Ради Всемогущей, забирайте комнату, сами выпросили подвал, вам не угодишь!
Театрально взмахнув юбкой и жемчугами, она развернулась и собралась покинуть сцену, но отошла в сторону, пропуская мокрую и растрепанную девицу с подносом. Девица прошла мимо меня, упрямо смотря перед собой, и остановилась перед дверью моей новой комнаты.
Прасковья, поднос забери! скованно позвала она, и Лариса передумала
уходить окончательно.
Это что у тебя такое? быстро подойдя к девице, прошипела она и сорвала крышку с кувшинчика. Это кто тебе разрешил? Крышка полетела на поднос, задела чашку, зазвенел старенький истертый фарфор, но ничего не разбилось. Это что? Зинаида! Посуда, сливки! Кто позволил тебе?
Ларису трясло от злости, ее так и подмывало треснуть по подносу, но и чашки, и сливки были на вес золота, и моя милейшая родственница исходила на дерьмо не потому, что уличила кого-то в недозволенном, а потому, что не могла сделать кому-то хуже, не ущемив при этом себя. В двери уже маячила Парашка со своей подхалимской улыбочкой, но если вчера ее причитания меня ввели в заблуждение, то сегодня я уже осознавала, что все это чистой воды актерство и верить стоит тому, что она делает, а не говорит.