Первое пришедшее на ум истолкование полученного ряда, если усмотреть в источнике знак чувственности, что в лесу наш сотрапезник обольстил монахиню. Или же что он обильно напоил ее, так как источник, если присмотреться, вытекал, похоже, из бочонка на верху давильни винограда. Но, судя по застывшей на лице его печали, человек был погружен в раздумья, не имевшие отношения не то что к плотским вожделениям, но и к простительнейшим удовольствиям, которые могут доставить стол и погребок. Думал он, как видно, не о возвышенном, хоть его облик, явно светский, не оставлял сомнений в том, что размышления его обращены не к Небу, а к Земле. (И следовательно, нельзя было источник счесть вместилищем святой воды.)
Более правдоподобное предположение, пришедшее мне в голову (как, верно, и другим безмолвным слушателям тоже), что эта карта представляет Источник Жизни высшую цель алхимических исканий, а сотрапезник наш принадлежит к числу тех самых мудрецов, которые, вглядываясь в колбы, змеевики, реторты, алудели и перегонные кубы (короче говоря, устройства вроде той замысловатой склянки, что он, изображенный в королевском облачении, держал в руке), стремятся вырвать у природы ее тайны, прежде всего тайну превращения металлов.
Похоже было, с самых юных лет (вот смысл его изображения в виде отрока, которое могло служить одновременно и отсылкой к эликсиру долголетия) не ведал он иных страстей (если все же счесть источник символом любви), кроме манипуляции химическими элементами, и много лет надеялся увидеть наконец, как, отделившись от ртутных и сернистых примесей, король всех минералов постепенно выпадет в мутный осадок, который всякий раз оказывался жалкими свинцовыми опилками, зеленоватой смоляною гущей. Так что в конце концов он стал просить совета и содействия у лесных ведуний, сведущих в волшебных зельях и составах и посвятивших себя колдовству и прорицанию грядущего (как та, которую, с суеверным почтением, представил он Папессой).
Очередная карта Император, вероятно, имела отношение как раз к пророчеству лесной колдуньи: «Могущественнее тебя не будет никого на свете».
Неудивительно, что эти слова вскружили голову алхимику, и он теперь ждал со дня на день необычайных изменений в своей жизни. О них, наверное, и сообщала следующая карта загадочная первая фигура Старшего Аркана,
Маг, в которой кое-кто узнает занятого своим делом шарлатана или чернокнижника.
Итак, герой наш, подняв взгляд от своего стола, увидел пред собою мага, манипулировавшего ретортами и дистилляторами.
Кто вы? Что вы делаете здесь?
Гляди! ответил маг, указывая на склянку.
Потрясенный взгляд, с каким наш сотрапезник бросил на стол Семь Динариев, не оставлял сомнений: он был ослеплен, как если б засверкали перед ним все рудники Востока.
Ты можешь даровать мне тайну золота? спросил, наверно, он у шарлатана.
Следом легли Два Динария знак обмена и торговли, купли и продажи.
Я тебе ее продам! ответствовал, должно быть, незнакомец.
А что же ты возьмешь взамен?
Мы все предполагали, что тот скажет: «Душу!» но не были уверены, пока рассказчик не раскрыл очередную карту (он чуть-чуть помедлил, прежде чем начать выкладывать второй ряд карт в обратном направлении), и это оказался Дьявол, то есть в шарлатане сотрапезник наш узнал того, кто издавна управляет всякими смешениями, всем, что двойственно, а мы узнали, что перед нами доктор Фауст.
Душу! стало быть, ответил Мефистофель, что не может быть представлено иначе, нежели фигурою Психеи, девушки, несущей свет во мраке, как показывает Аркан Звезда. Явленную далее Пятерку Чаш можно было понимать и как алхимическую тайну, открытую Нечистым Фаусту, и как тост по случаю заключения договора, и как колокола, заслышав звон которых обратился в бегство гость из преисподней. Но можно было также счесть это высказыванием о душе и теле как вместилище души. (Одна из чаш была нарисована на карте поперек, как видно, в знак того, что она пуста.)
Душу? мог переспросить наш Фауст. Ну а если у меня ее нет?
Но, вероятно, Мефистофель старался не ради одной души.
Из золота ты сможешь воздвигнуть целый город, отвечал он Фаусту. И дашь мне душу всего города.
Что ж, по рукам.
После чего, наверно, Окаянный исчез, довольно хмыкнув и еле удержав себя от радостного вопля: завсегдатай колоколен, привыкший озирать, устроившись на водостоке, вереницы крыш, он знал, что души городов вещественнее и долговечнее всех вместе взятых душ их жителей.
Дальше требовалось дать толкование Колесу Фортуны, одному из самых сложных образов таро. Оно могло обозначать всего лишь, что Фортуна повернулась к Фаусту лицом, но такое объяснение казалось чересчур простым в сравнении с манерой повествования алхимика неизменно лаконичной и иносказательной. Разумно было допустить, что доктор, овладевший дьявольским секретом, замыслил грандиозный план: превратить все, что возможно, в золото. Тогда представленное на Десятой карте Старшего Аркана колесо в буквальном смысле действующий механизм Большой Мельницы по Производству Золота, гигантское устройство для возведения Метрополии Целиком из Драгоценного Металла, и человеческие существа разного возраста, которые толкают колесо или в нем вертятся, обозначают множество людей, собравшихся для осуществления этого плана и посвящавших годы своей жизни обеспечению круглосуточной работы механизма. Такое толкование не разъясняло смысла всех подробностей миниатюры (например, что означают украшающие некоторых из вертевшихся звериные хвосты и уши), но давало основание трактовать последующие Чаши и Динарии как Царство Роскоши, в которой утопает население Золотого Города. (Два ряда желтых кружков, возможно, означали купола, венчающие