Выходит, ждать, покуда нас удавом задушат? сверкнул глазами Молчун. Нет, Наумыч, хоть вы и рассудительный человек, но тут заблуждаетесь. Нам надо в единый кулак сбиться, помочь Хвостикову и начать борьбу с большевиками.
Эхе-хе-хе, укоризненно сказал старик. Хвостик, как сухой хворостик. Только возметесь за него, а он и обломится. Гниль это. А что касаемо большевиков, так я тебе скажу откровенно, Федот. Советская власть мягко относится даже к офицерам, какие не ушли с Деникиным и до сего дня проживают на Кубани. В нашей станице таких с десяток наберется. Да ты сам сотник, а тебя не трогают.
Что ж, прервал его Молчун, в белой армии я не служил. И у нас много таких. Мы еще до революции ушли в отставку. А пленных офицеров, которые были отпущены по домам после разгрома Деникина, забрали же?
И они жили бы спокойно, ежли бы с Мартыном Гречкой не спутались, не занимались тем, чем ненадобно.
Погодите, погодите, Наумыч, Молчун приподнял руку.
Все едино меня не убедишь! Я вижу и понимаю, что до чего, отмахнулся старик.
Молчун понял, что спорить с ним бесполезно, обернулся к Лаврентию:
Поедешь сегодня в монастырь?
А что там? насторожился тот.
Просто, к обедне
Не знаю.
Нет, ты собирайся, настоятельно сказал Молчун.
Лаврентий, догадываясь о причине приглашения, согласился поехать на богомолье и, проводив Молчуна до калитки, приказал сыну запрячь лошадей в линейку.
V
Богатеи стояли в стороне, толковали о Хвостикове и Врангеле.
Матяш искоса посматривал на Левицкого, державшего забинтованную руку на перевязи из белого платка, отозвал Бородулю и Молчуна в сад, спросил с тревогой:
Лаврентий знает, кого ждем?
Нет, ответил Молчун.
А я думал
Постой, Андрей, прервал его Бородуля. Такие, как Лаврентий, нам нужны.
Мне, конечно, не учить вас, Игнат Власьевич, проговорил Андрей, но он же большевистским духом напитан!
Бородуля смерил его сверлящими черными глазами, нервно расправил тронутые сединой пушистые усы.
Как-нибудь без твоих советов обойдусь, сказал он раздраженно.
Матяш, отставной сотенный офицер, вспыльчивый и злой по характеру, вообще не терпел возражений, однако перед есаулом Бородулей присмирел.
Конечно, вам виднее, Игнат Власьевич добавил он хмурясь.
Лаврентия бояться нечего, с полной уверенностью сказал Молчун. Он будет с нами.
Но об уполномоченном он не должен знать, настаивал Андрей, а то, чего доброго
Лаврентий не из таких убежденно заявил Бородуля. Хотя оно, пожалуй, лучше не говорить ему без него обойдемся.
Виктор Левицкий и Григории Молчун, поглядывая на казаков, прохаживались
взад и вперед по раскаленным кирпичам, выстилавшим двор монастыря.
Видишь, Виктор, вяло гнусавил Григорий, твой батько дюже погано сделал, что пошел до красных. К нему теперь и доверия мало
А куда ему было деваться? вспылил Виктор. Ты же знаешь, что делалось в Новороссийске, когда бежала Добровольческая армия? Таких, как мой отец, на пароходы не брали. Красные захватили там в плен без мала двадцать тысяч солдат и более двух тысяч офицеров. Так отец и попал к Буденному.
А чего ж он не бежал?
Куда бежать? Да и не один он такой
Подошел Андрей с двумя молодыми казаками, щеголевато одетыми в новые светло-серые черкески с посеребренными газырями.
Ну, как дела, большевик? с ехидной усмешкой обратился к Левицкому один из них.
Сильная рука Виктора упала на эфес кинжала. В глазах вспыхнуло бешенство.
Меня этим словом не оскорбишь, сквозь зубы проговорил он, но насмешек я не потерплю!
Казак, откинул голову назад, с издевкой захохотал. Виктор вырвал из ножен кинжал, кинулся на него, но между ними стал Андрей, схватил Виктора за руку.
Брось! сказал он. Шуток не понимаешь?
Виктор вложил кинжал в ножны.
Я его пошучу
Горячий хлопец, вызывающе бросил второй казак.
Виктор закурил, насупил брови. Сердце его стучало, как молот, кончики пальцев дрожали. Он глубоко затянулся, выпустил облако дыма, жуя и перекатывая мундштук папиросы из уголка в уголок губ Андрей мигнул казакам и направился с ними по липовой аллее.
Во дворе монастыря появился босоногий в рубище старик Заложив руки за спину и переваливаясь с ноги на ногу, он внимательно разглядывал пеструю толпу богомольцев. Его глаза (один широко открытый, неподвижный, другой чуть блещущий из-за пепельной брови) присматривались к каждому человеку
Из тенистой аллеи вышла игуменья тридцатисемилетняя женщина с изнеженным лицом и белыми холеными руками Рядом шла Соня со сверкающим на груди крестом.
Игуменья подозвала к себе надзирательницу, старую монахиню, и указав на босоногого старика, распорядилась, чтобы та после обедни предоставила ему место для ночлега.
Это юродивый, божий человек. Ему покой нужен с дороги
Слушаюсь, матушка, низко поклонилась надзирательница.
Игуменья, поддерживаемая под руку келейницей, неторопливо направилась к церкви Вот она уже поднялась по ступенькам на паперть. Из-под черной, слегка приподнятой мантии были видны стройные ноги в бархатных башмачках, расшитых серебром. С высокого клобука почти до земли спускалась темная кисея.