могем и назад отвезть.
Меланья Аристарховна важно спустилась, высокомерно обошла вокруг арбы, окинула приданое критическим взглядом, ядовито усмехнулась.
Так, барахло какое-то, пренебрежительно махнула она рукой. Кофта посконна да юбка суконна.
Верь приданому только после свадьбы, добавила Акилина Даниловна.
Бабы начали переносить приданое в дом, устанавливать в спальне Григория. Обсуждали каждую вещь, особенно потешались над постелью.
Рухлядь рухлядью, говорила Акилина Даниловна. Подушки как колбасы.
А рядна какие, Алексеевна, обратилась Меланья Аристарховна к попадье. Ни каймы, ни
Да ее ли они? прыснула смехом попадья, пыхтя, как нагретый самовар. А то, чего доброго, у соседей еще напросила.
Известно, голь перекатная, сказала Акилина Даниловна. Приданого гребень да веник.
Одеяльце стеганое алого цвета, а как ляжешь спать, так его и нету! залилась смехом попадья и, наклонясь к хозяйке, шепнула: И охота была вам связываться с этой гольтепой .
Сыну по душе, развела руками Меланья Аристарховна. Писана красавица.
Э, не хвали жену телом, а хвали делом! многозначительно подняла палец попадья.
Да, да, Алексеевна! злорадно воскликнула Акилина Даниловна. Не доведи бог, если и эта такая, как ее меньшая сестра!
Здесь же под дубом стояла и другая группа женщин. Указывая на неуемных пересудчиц, одна из них гневно сказала:
Ишь, языки-то распустили, чихвостят как, вроде не знают, что все это досталось Калите кровавым потом.
Приданое-то в сундуке, а урод на руке! бросила вторая. У богачей сытых глаз нет. Хлебнет Галька горюшка в этой семейке.
Во дворе Калиты гуляли допоздна, играла музыка.
С наступлением сумерек новобрачные приготовились к отъезду. Дружки прорезали тишину надрывными голосами:
Наконец Галина поцеловалась с матерью и отцом, вместе с Григорием вышла из хаты. Сели на тачанку, и лошади понесли их по улице.
Григорий и Галина, сопровождаемые старшим боярином и старшей дружкой, вошли в свою спальню, в которой уже было установлено приданое кровать с белыми пуховыми подушками, сундук и другие домашние вещи. Галина с помощью Оксаны сняла с себя восковые цветы, и Виктор вложил их в икону Марии богородицы, поставил на угольник.
Оксана приготовила брачную постель и, взяв Виктора под руку, вышла с ним из спальни.
створчатым воротам, прижалась к теневой стороне. Сердце, как маятник, громко стучало. Всюду тихо, кажется, не шелохнется даже лист на дереве, не прожужжит жук в ночном теплом воздухе. Соня пошарила глазами вокруг, прошмыгнула к дому и, поднявшись на крыльцо, осторожно постучала в дверь. Вышла Елена Михайловна.
Ты к кому? спросила она.
К Петру Владиславовичу, робко проговорила девушка, потупив голову.
А, зайди, зайди. Он только что пришел.
В кухне ужинали Корягин и Жебрак. Соня остановилась у порога, поздоровалась.
Садись с нами вечерять , пригласили ее к столу.
Спасибо, застенчиво поблагодарила Соня. Я только ела.
Елена Михайловна ласково улыбнулась ей, взяла за руку и подвела к скамейке. Соня села, разровняв на коленях платье. Она чувствовала себя стесненно, не понимала, что с нею делалось в эту минуту.
Поужинав, Корягин и Жебрак пригласили ее в соседнюю комнату, разместились на диване и стульях.
Ну, рассказывай, как живешь? спросил председатель. Скучаешь по дому?
Соня неопределенно пожала плечами.
Не собираетесь вернуться к отцу? обратился, к ней Жебрак.
Не знаю, тихо ответила Соня.
Так и будешь в монастыре? прибавил Корягин, барабаня пальцами по столу.
Соня терялась в ответе, молчала.
Ты молодая и о своей жизни серьезно подумай, переходя на «ты», сказал Жебрак твердым голосом.
Да, да! входя в комнату, подхватила Елена Михайловна. Ты же училась в вышеначальном. Такие сейчас в учителя идут.
Ну! Жебрак поднял сросшиеся брови. И сидеть в монастыре, этой крысиной дыре, никуда не годится, девушка!
Она уйдет! уверенно сказал Корягин. А с батей мы хорошенько потолкуем. Не так ли?
А что скажет матушка? встрепенулась Соня.
Велика важность матушка, ответил Корягин.
В душу Сони теперь еще больше закралась мысль об уходе из монастыря она даже невольно вспомнила о Викторе, с которым могла бы тогда подружить, но почему-то вздрогнула от этой мысли, стараясь отогнать ее от себя, и на вопросы Корягина и Жебрака отвечала невпопад.
Елена Михайловна подобрала под платок прядь волос, заглянула в кровать, где спал сын, поправила подушечку, и взгляд ее снова остановился на Соне, лицо которой то покрывалось тусклой бледностью, то загоралось румянцем.