Игуменья уловила в голосе генерала нотки отчаяния, и это вселило в нее страх.
Алексей Иванович, спросила она после небольшой паузы, вы уверены в победе над врагом?
Безусловно, с апломбом сказал Хвостиков. Мы ведь не одни в борьбе с большевиками: нам помогают англичане и американцы. Их представители уже у меня, в штабе. Кстати, со мной приехал и полковник Полли. Ты знакома с ним. Он взял плащ, папаху и плеть, поклонился: Ну, Вера Аркадьевна, мне пора.
Игуменья проводила его на крыльцо.
Вошел Андрей Матяш, за ним грузно ввалился отец Фотий, стряхнули с себя дождевые брызги, поздоровались с американским эмиссаром.
Наконец явился и Хвостиков, бросил плащ и папаху на вешалку. Набабов проворно встал, вскинул руку к черной кубанке, медленно поднялся и Андрей, отдал генералу честь.
Хвостиков остановился у стола, пригладил волосы и, играя плетью, сказал по-начальнически покровительственно:
Господа! Разрешите поздравить вас с выполнением трудной задачи, которая была возложена мною на полковника Набабова. Отряд создан, у вас порядочное количество бойцов с полным вооружением, полученным из рук наших американских и английских друзей. Теперь перед нами стоит более ответственная задача: вывести отряд из монастыря и направить его в станицу Преградную, где произойдет объединение разрозненных отрядов в одну армию. Смею вас уверить, что в недалеком будущем на Кубани и во всей России мы с помощью наших союзников покончим с большевиками. Вся русская армия под командованием барона Врангеля оснащена первоклассной американской и английской военной техникой.
Да, да, русская армия может рассчитывать на нашу помощь, заявил Полли, и его гладко выбритое лицо с лимонным цветом кожи и рыжими усиками оживилось улыбкой.
Поднялся Андрей.
Ваше превосходительство, обратился он к генералу, разрешите вопрос?
Пожалуйста, наклонил голову Хвостиков.
Скажите, господин генерал, нахмурился Андрей, какой политики придерживается барон Врангель?
Хвостиков зажал в руках оба конца плети и, держа ее перед собой, резко бросил:
Главное, он борется
против большевиков, против совдепии!.. Немного помолчав, он еще резче добавил: Его лозунг: «С кем хочешь, но за Россию и против большевиков!..»
Андрей передернул плечами, застыл в суровом молчании. Его черные глаза зло бегали из стороны в сторону. Хвостиков не мог не заметить этого, гневно выдохнул:
По всему видно, что вы человек ограниченною ума и далеки от политики. На первый раз я делаю вам замечание и предупреждаю, чтобы вы никогда не высказывались по этому вопросу: есть на то люди покомпетентнее вас, им и предоставлено право решать подобные вопросы.
Дозвольте мне, ваше превосходительство, попросил слова отец Фотий, тяжело приподнимаясь со стула.
Говорите! сердито бросил Хвостиков.
Поп разгладил на чреве черную рясу, и на его фиолетово-красном лице выразилось миролюбие. Остановив взгляд на генерале, он неторопливо забасил:
Мы, како велит всевышний, полагаемся на своих, богом поставленных, начальников, идем вслед за ними. Мы обязаны поддерживать их во всем. Недоверие же к ним суть признак того, что в человеке таится дух зла или же, паче чаяния, по его неопытности неправильно им понимается истинное положение нынешних событий Вот и сейчас, яко мы услыхали пагубный вопрос господина хорунжего, нашего всеми уважаемого Андрея Филимоновича Матяша. Мне кажется, что он в силу своего непонимания, я бы сказал, старых самостийных взглядов, допустил неправильный вопрос, господин генерал. Но мы к нему должны отнестись снисходительно, ибо это один из самых ревностных защитников Кубани. Он первый откликнулся на призыв господина полковника Набабова, много помог нам в организации отряда, оставив дома жену на сносях, больную мать-старуху, и пришел в отряд. Вы уж не взыщите, господин генерал, не примите близко к сердцу те словеса, которые вы услыхали от него.
Выслушав священника, Хвостиков уже более смягченным тоном сказал:
Ну если так, то я приветствую.
«Что это матушка? На двух подушках спала? Хотела уже приниматься за уборку, как взгляд ее вдруг остановился на окурке папиросы. Глаза расширились, и в голове промелькнула догадка: Кто-то был у нее. Значит, не один кардинал Монтанелли грешил?»
Вошла игуменья, поздоровалась с келейницей и сразу же стала перед зеркалом наводить на щеки румянец. Соня убрала постель, подмела пол. Наконец остановилась с веником в руке и, удивленно глядя на игуменью, совершавшую туалет, спросила: