Потом он заговорил о задачах ревкома, о том, что продразверстка краснодольцами выполняется плохо: хлеба вывезено только на пятнадцать процентов.
Виктор Левицкий, прислонившись к ограде, внимательно слушал Корягина. Мысли его были напряжены до предела. Невольно в памяти вставали слова деда: «Примыкай к тому, на чьей стороне правда».
Но вот председатель ревкома умолк.
На крыльцо поднялся старик в заплатанной черкеске и постолах . Над площадью тотчас улегся поднявшийся говорок. Обнажив седую голову, старик взмахнул шапкой.
Братцы, Корягин кажет правду! хрипло проговорил он. Наши богатеи не хотят по-доброму сдавать хлеб. А хлеб этот край нужен голодным рабочим и Красной Армии. И задержка его дело плохое, никуда не годится. У таких, как Молчун, Пятница, Бородуля, амбары трещат от хлеба, а люди в городах пухнут с голоду. Вот про шо я кажу!
И что ты, старый хрыч, мелешь? шикнули на него из толпы.
Молчун и Бородуля возят хлеб!
А Пятница и ограду дал для братской могилы!
Старик задержался на ступеньках, и глаза его налились гневом.
Возят, говоришь? сердито переспросил он. Очи нам замазать хотят!
На крыльцо взбежал казак-фронтовик, одетый в синюю рубашку и белые полотняные штаны. Широко расставив тонкие
ноги в изношенных сапогах, он снял треух и, мельком взглянув на сидящих за столом, крикнул в толпу:
Вот что, граждане, я вам скажу! Вы сами хорошо помните восемнадцатый год, когда мы, фронтовики, возвращались домой и разъясняли народу большевистскую правду. Многие тогда нас встречали в штыки, со злобой, поднимали супротивление. Бывало и такое: встретит батько сына на пороге и спрашивает: «Ты за кого?» Ежели сын отвечал за большевиков, то батько гнал его вон из дому, как лютого врага. Теперь иное время. Нас, тех что за большевиков, куда больше. И мы в силе помочь рабочему люду, который терпит большую нужду в хлебе. Вы только гляньте на любого богатея, на этих кровососов, как они пузы понаели! И, указав на Пятницу, продолжал горячо: Этот паук добряком, милым человеком прикинулся. Но на самом деле это наш враг! И нам цацкаться с ним негоже. Не для того мы воевали и клали свои головы, чтобы мироеды по старинке душили нас, сидели на наших горбах и кровя сосали из наших жил! Обернувшись к Корягину, он решительно бросил: Нечего, председатель, богатеев упрашивать!
Фронтовик медленно сошел вниз, а на его место стремительно взбежал Вьюн, увидел массу людей, перед которыми впервые в жизни отважился держать речь, смутился и некоторое время глядел на толпу вытаращенными глазами. Гусочка превратился в вопросительный знак и, не спуская с паренька насмешливого взгляда, хихикнул:
Тоже мне оратель!
Давай говори, Демка! ободряюще крикнул Леонид.
Вьюн подался вперед, набравшись наконец решимости, сказал звонким, срывающимся тенорком:
Товарищи! Я вот тоже был на фронте! Вместе с Таманской все астраханские пески прошел, поховал там батька и матерь. А теперь, что ж, по-вашему, я должен без куска хлеба жить? Сунулся надысь к Пятнице наниматься, а он меня, как маломощного, в шею. А почему я худой да тощий? Да потому, что вырос под огнем.
Ты здря не болтай, хлопче! перебил его Гусочка.
Не гавкай, гусь лапчатый! махнув рукой, огрызнулся Вьюн. До тебя мы ешо доберемся!
Толпа громко заржала. Гусочка передернул плечами, пробормотал удивленно:
Отака жужжальница! Оратель выискался. Легше на поворотах.
Я все хочу по порядку, продолжал Вьюн и указал на Аминет пальцем: Вот она вместе со мной воевала! Мы ее в астраханских песках подобрали, на снегу, меж Черным Рынком и Лагалью. С голоду помирала. А потом ешо каким бойцом стала! В атаки супротив белых ходила с нами. Спрашиваю: чем же богатеи занимались в ту пору, а? Одни дома сидели да на беде людской наживились, другие с беляками супротив Советов шли. А теперь мы к ним с поклоном: Христа ради, мол, дайте нам кусок хлеба на пропитание. Где же тут правда, товарищи? Он проскрежетал зубами, выдохнул: Как были они кровососами, так и остались!
Толпа одобрительно загудела.
Вот тебе и Демка! шепнул Доронин на ухо Корягину.
Кто-то из богачей бросил:
Слазь, молокосос!
Вьюн резко обернулся на голос.
Что, Перетятько, не нравится моя реча? Ты ж первейший мироед у нас в станице! Вот тебя и берет за живое.
Ты гля, завзятый какой! буркнул Гусочка, Ач, вылез на ряску .
Цыц, Иван Герасимович! строго предупредил его Матяш.
А Вьюн потрясал кулаком:
Не верьте богатеям, товарищи, таким, как вон тот, курощуп! И он снова ткнул пальцем в Гусочку. Остроголовый черт!
В толпе опять грохнул смех, волной прокатился по площади. А когда наступила тишина, Вьюн выкрикнул с задором:
Правильно сказал дядько фронтовик! Надо немедля забрать хлеб у мироедов и отдать его рабочему люду!