Он пожал плечами.
Справишься значит, так и быть.
Анна смотрела, как он заполняет строки, аккуратно, с нажимом, будто в анкете заключённого. Сердце било в висках.
«Я шла по административке, защищала по экономическим. А теперь покупаю себе документы. За серёжки и молчание».
Он закончил, протянул ей бумаги.
Вот, держи. Всё честно. Не шучу.
Анна взяла документы. Бумага шуршала в руках, пахла типографской краской.
Тебе серьги и браслет.
Она сняла украшения, положила на ящик.
Григорий сразу убрал их в карман.
А теперь слушай. Иногда мне надо кое-что узнать. Без лишних вопросов. Люди, связи, кому что сказал. Ты вроде сообразительная. Если что просто узнаешь и скажешь. Без бумаг, без следов.
Я не шпион.
Я и не прошу. Просто ухо да глаз. Иногда.
Анна кивнула.
Посмотрим.
Вот и договорились.
Он достал ещё одну пачку «Явы» и протянул.
На всякий случай. Тут курят все. Даже кто не курит.
Анна взяла, не распечатывая.
Спасибо.
Паспорт положи в укромное место. Завтра скажешь, куда устроиться хочешь. Я помогу.
А где я буду жить?
Тоже найдём. Есть одна комната на Чернопрудной. Хозяйка добрая, глаз плохой, слух ещё хуже. Зато не задаёт вопросов.
Анна кивнула.
Он встал.
Ладно, Аня-адвокат, теперь ты гражданка. Официально. До вечера тут пересиди. Потом покажу дорогу.
Он ушёл, оставив за собой запах дешёвого одеколона и табака.
Анна осталась на ящике, держа в руках паспорт и трудовую. Документы были настоящими. А значит был шанс.
Глава 2: Серость Ярославля
«Семь утра, а уже очередь за хлебом. В 2005-м я бы в это время наливала
кофе из кофемашины и листала Ведомости. Здесь экскурсия в хронику дефицита».
У гастронома толпилась очередь человек двадцать, не меньше. Женщины в платках, с авоськами, закутанные по уши, мужики в фуфайках и кирзачах, подкуривая «Приму» и ругаясь сквозь зубы. Над входом выцветшая табличка «Гастроном 3». По стене облупленный плакат: «Труд дело чести, славы и доблести!».
Анна встала в конец, озираясь. На неё посматривали. Джинсы, кожаная куртка, осенняя шапка не в моде. Одежда выдавала её с головой.
Не наша, что ли? Донеслось из очереди.
Москвичка, может. Или прибалтийская. Говорят, у них там мода своя.
А может, артистка.
Анна делала вид, что не слышит.
Внутри пахло сырым деревом, капустой, картофельной кожурой. Магазин был тусклый, как подвал. За прилавком женщина лет пятидесяти в белом халате, со взглядом, как у таможенника на досмотре.
Анна подошла к витрине.
Доброе утро. Кофе есть?
Продавщица подняла брови.
Кофе?
Она произнесла слово с такой интонацией, будто Анна спросила о трюфелях.
Растворимый. Или молотый.
Девушка, это не Москва. У нас тут капуста, гречка и «Завтрак туриста». Всё. И то по талонам.
Анна постаралась говорить мягко:
А без талонов никак? Мне бы просто что-нибудь съестное
Продавщица засмеялась. За ней тоже засмеялась очередь.
Ты что, думала, сюда приехала и тебе батон с маслом на блюдечке?
Ну, я Анна сбилась.
Умная, гляжу. Нарядная. А талон показать не можешь. Зато кофе ищешь.
У меня деньги есть.
Деньги у всех есть. А масла нет.
Из очереди раздалось:
Москвичка. Вон как крутит. У нас таких знаем. Вчера одна сахар выменивала на колготки.
Анна ощутила, как внутри всё стянулось.
«В 2005 году у меня была клиентская карта, и персональный номер в Азбуке вкуса. А теперь я в очереди за хлебом, без талонов, без прав, без права голоса».
Она кивнула.
Спасибо. Простите.
Развернулась и вышла. За спиной снова послышались смешки.
На улице дождь хлестал сильнее. Ветер дёрнул её куртку. Анна сунула руки в карманы. Смартфон был бесполезен. Часы бесполезны.
Эй, барышня, окликнула её старушка у трамвайной остановки. В гастроном зашла, а вышла как ошпаренная.
Хотела кофе, Анна села рядом.
Тут кофе только по блату. Или у фарцовщиков. А ты не местная?
Нет. Только приехала.
Тогда учись быстро. Тут не за тем, что хочешь, а за тем, что дают. А если не успела ищи на чёрном рынке. Или картошку вари.
Анна кивнула.
Спасибо.
Старушка полезла в сумку, вытащила сплющенную буханку.
На, возьми кусок. Не обеднею.
Анна взяла.
Вы очень добры.
Тут без доброты замёрзнешь. Или проголодаешься.
Трамвай грохнул по рельсам. Где-то вдалеке заиграл громкоговоритель бодрый голос читал новости про достижения целинников.
Анна поднялась, держа хлеб в руках.
«Это не магазин, а музей дефицита. Но я живая. У меня паспорт. У меня есть улицы, есть хлеб. Значит двигаемся».
Она пошла вдоль трамвайных путей, вдыхая холодный воздух.
В её кармане тихо лежали часы с надписью «Я.Г. 1968». Пока что молча.
Буфет на вокзале оказался маленьким, душным и тусклым, как вагон третьего класса без окон. Дверь скрипнула, и Анна вошла, сразу почувствовав, как воздух сменился: запах чая, прогорклого масла и чего-то рыбного повис над деревянными столами, покрытыми липкой клеёнкой с облезшими цветами. Гранёные стаканы с мутным стеклом стояли в ряд на прилавке, как солдаты на перекуре.
В углу бубнил громкоговоритель:
в рамках расширенного заседания райкома были приняты меры по улучшению дисциплины в производственном секторе
Анна прошла к столику у окна. Через запотевшее стекло виднелись платформы, пассажиры с чемоданами, трамвай, с грохотом проходящий мимо. Она присела, аккуратно поставила сумку себе на колени. Часы с гравировкой «Я.Г. 1968» и смартфон лежали внутри, укрытые платком.