В ту же секунду произошло чудо. Темнота извергла органные звуки. Тяжелая фуга, словно неся на своих плечах все бремя человеческой юдоли, отрывалась от земли, ступень за ступенью поднималась к небу. И чем труднее было восхождение, тем шире разрастались крылья. Они уже шелестели где-то высоко-высоко над террасой, тяжелый водопад уже насыщенной небом баховской гармонии обрушился на столики и снова вознесся, исчезая и растворяясь в бездонной вышине. И, словно вырванные звуками из недр земли, разом забили сотни фонтанов парка. Тяжеловесные поначалу, струи рванулись вверх, становились все воздушнее, все легче и наконец рассыпались, невесомые, веером сверкающих искр. Каждый фонтан имел свою световую гамму. Прожектора, считывая с невидимых пюпитров тончайшие музыкальные оттенки, играли на водяных скрипках багровыми, фиолетовыми, оранжевыми, голубыми смычками. Водные аккорды взлетали на пятидесятиметровую высоту, опадали и снова поднимались. И все это отрывало людей от кресел и бросало в пенные потоки, неистовый танец красок, громоподобную тишину пауз, тяжеловесный гул и замирающую нежность органа.
Потом чудо, называемое в туристических проспектах «водно-световым концертом», кончилось.
Это моя любимая вещь! сказал Мэнкуп. Голос дрожал, глаза под зелеными от абажура веками были влажными, словно туда попали брызги фонтана. Они никогда раньше не играли ее.
Молчание.
Чтобы ты не думал, что это чудеса, я скажу тебе правду. Магда первая прервала его. Музыку заказала Ло. Специально для тебя. Именно поэтому мы и не были с тобой в Санкт-Паули.
Не совсем так. Чувствовалось, что Ловиза сердится. Просто я считала, что проехаться мимо зоологического сада куда приятнее, чем идти в твой любимый паноптикум. А поскольку мы тут оказались первыми
Все равно спасибо, неожиданно сухо сказал Мэнкуп и принялся пространно объяснять гостям, что фонтанов всего триста двадцать, столько же подводных прожекторов, что органная музыка дается в записи, а единственными живыми исполнителями являются световой пианист и водный органист.
Посетители постепенно отходили от чуда. Большинство с видимым облегчением. Эти концерты были знамениты. Любой уважающий себя гамбуржец, а тем более турист, ни за что не отказался бы от возможности присутствовать на этом превосходном спектакле. Но спазмы в горле, которые невольно вызывало техническое чудо, были совершенно ни к чему. Спеша избавиться от них, прополаскивая горло коньяком, они налегали на еду и, с удовольствием ощутив себя снова нормальными, сидящими в надежных креслах людьми, весьма кстати вспоминали соленые анекдоты.
До обожает зоологический сад, сказал Мэнкуп. И знаете, из-за чего? Он рассмеялся, словно речь тоже шла об анекдоте. Из-за трогательной надписи: «Давать зверям испорченные фрукты строго воспрещается».
Мне было девять лет, когда я ее впервые увидела, и с тех пор не перестаю жалеть, что имела несчастье родиться человеком. Если бы о людях проявляли такую заботу Ловиза комически вздохнула.
Треть столиков разом опустела. Те, что успели насытить желудки до концерта, получив обещанный десерт, заспешили домой. Теперь терраса напоминала наполовину облетевший сад. В образовавшемся просвете был виден белоснежный, составленный из сдвинутых столиков квадрат, за которым в обществе неоткупоренных бутылок, художественно украшенных мясных и салатных гор, девственно чистых столовых приборов скучал текстильный коммерсант.
Господин Ваккер любопытный человек, задумчиво произнес Мэнкуп. Недавно он хвастался, что одевает половину Сенегала.
Поскольку весь их туалет состоит из набедренной повязки, это не так уж много, рассмеялся Дейли.
Все в этом мире относительно. При Гитлере он радовался даже сотне марок.
Для еврея по тем временам исключительное везение, заметил Мун.
Да нет, Ваккер чистокровный ариец. Но одного большого носа было вполне достаточно, чтобы дрожать за свою жизнь. И знаете, чем по вечерам занимается этот процветающий фабрикант? Запирается в уединенном кабинете своего роскошного
особняка, включает проекционный аппарат и день за днем смотрит все те же хроникальные ленты. Однажды я присутствовал. Это было, пользуясь терминологией моего деда, жутко и прекрасно. Жутко для меня, прекрасно для господина Ваккера. Тысячи и тысячи знамен со свастикой, бушующий океан факелов, плачущие от восторга мужчины, женщины с исступленными лицами, протягивающие своих младенцев. По узкому коридору медленно движется открытый автомобиль. А в нем, вознесенный над миллионной толпой, еле видный за плотной стеной штурмовиков Гитлер. Неподвижный, с поднятой рукой, не человек, а божество. И люди в молитвенной истерике ломают друг другу ребра, чтобы увидеть эту руку, которая дарит им Великую Германию. Грандиозно, величественно, неповторимо Большой нос моего друга Ваккера даже покраснел от еле сдерживаемых слез. Я ему сказал: «Но фабрики у вас тогда все же не было?» Он высморкался и тихо ответил: «Человек жив не хлебом единым»
Ты говорил достаточно долго, пора и выпить, напомнил скульптор.
За то, чтобы нам везло. Хотя бы с носами, улыбнулся Мун.