Ну, что делать? Идти дальше? Пока доберемся до жилья, можно совсем застыть. До Кременного километров пятнадцать. Идти назад?
Я стою на берегу мокрый, растерянный, злой на весь свет.
Посушимося, товарищ лейтенант?
Я молча гляжу на него.
Вы поки що скидайте все, а мою шинель надинте. А то як бы не простигнуть.
Ефрейтор ломает ветки ближайших кустов, складывает их шалашиком.
Я сбрасываю шинель, сапоги, бриджи. Шинель Филенко велика мне, завертываюсь в нее, как в одеяло. Ефрейтор проворно
сгребает прошлогодние листья, ломает ветки. Потом достает кресало.
...Горит костер. От жухлых листьев валит дым, от сырой одежды пар. А я сижу у огня, гляжу с наслаждением на его рыжие вихры и никак не могу устроиться так, чтобы тепло было и ногам и спине. Любопытно, а Шерлок Холмс когда-нибудь проваливался под лед?.. Ладно, что там Шерлок это дело старое. А вот если бы сейчас попался мне Рудольф Собачников, былой властитель моих дум, я бы... я бы искупал его в проруби и не дал сухих кальсон. Пусть в следующей приключенческой повести не забудет упомянуть, что, кроме прозорливости, смелости и глубины психологического анализа, настоящему следователю необходима запасная пара белья...
Ну, як, лейтенант? спрашивает Филенко.
Вполне, отвечаю я. Отогрелся. Тронем, что ли? Часа два потеряли...
«Порядок» это тысяча ответов
Зато у полотна железной дороги, возле обшарпанного полосатого шлагбаума, нас останавливает грозный окрик. Мы улыбаемся: так торжественно окликают только штатские. Так и есть здесь КПП местной дружины народного ополчения.
К нам подходят два пожилых дядьки наверное, шахтеры. С ними несколько девчат, толстых от ватных телогреек. Винтовки они держат воинственно наперевес. Самое интересное, что за старшего у них обыкновенный милиционер. Он тоже подходит, с профессиональной вежливостью козыряет нам. Потом залезает в крохотную будку стрелочника и при дрожащем свете коптилки долго разглядывает наши документы.
Мы терпеливо ждем.
Наконец он выбирается из будки и голосом, потерявшим начальственные интонации, спрашивает с тревогой:
Ну, как там? Давит немец?
Теперь и остальным ясно, что мы свои, к тому же фронтовики. Нам жмут руки и тоже спрашивают:
Ну, как там?
Я отвечаю бодро и несколько загадочно:
Ничего, идут дела.
В конце концов я знаю немногим больше, чем они: ведь я слушаю то же радио и читаю те же сводки. А сверх того мне совершенно точно известно лишь, что три ночи назад удачливый комбат Кононов здорово потрепал немцев. Но для жителей городка мы с Филенко фронт, и если мы улыбаемся, значит, на фронте все в порядке.
Я улыбаюсь. Филенко глядит на меня и тоже улыбается.
Нас провожают до самой станции.
Идем искать дежурного или военного коменданта. Наконец находим обоих: в задней прокуренной комнатке они дуются в домино.
Когда будет поезд?
Дежурный отмахивается:
А кто его знает! Сейчас поезда ходят по божьему расписанию. А с господом богом у нас на сегодняшний день прямой связи нет: линия испорчена. Так что лучше присаживайтесь, забьем «козла» вчетвером.
Но нам не до «козла». Возвращаемся в зал ожидания. Забавная штука! Оказывается, буфет работает. Сонная мамаша торгует пивом, махоркой и спичками. Достаю деньги (я почти забыл, что их можно тратить).
Две кружки.
Мы солидно пьем пиво и садимся рядом с буфетом на широкий пивной бочонок. Хочется спать и есть. Есть, пожалуй, больше.
Рубанем, что ли? предлагаю я Филенко.
О це дило! одобряет он, с готовностью развязывая вещмешок...
Потом я опять иду к коменданту. Тот радостно поднимается мне навстречу:
Садись, лейтенант. Твое дело в шляпе. Как придет с Лисичанска состав с фуражом, пристрою!
А когда придет состав?
А бог его знает! Скоро, наверное. Часа через два. Может, через три. Ну от силы через пять.
Что поделаешь, будем ждать. Я плетусь назад. Коридор узкий и длинный. В конце открытое окошко почтового отделения и будка междугородного телефона...
Междугородного телефона?!
Девушка, у вас телефон работает?
Какой город вызываете?
Москву.
Номер в Москве?
Я называю номер. Потом достаю деньги. Как здорово все-таки, что я их взял с собой! Потом жду у окошечка. Подходит еще кто-то, заказывает областной центр. Через весь коридор идет куда-то худая женщина, почти волоча за собой сонную девочку...
Москва, зайдите в кабину!
Я вздрагиваю, бросаюсь к будке. Трубка прыгает в руке, как только что пойманная рыбина.
Алло!
Невыразимо казенный голос стрекочет в трубке:
Москва! Москва! Кременное, говорите, Москва!
И вдруг сквозь это стрекотание:
Ленка! Леночка! Сестренка, это же я. Ну, я, Алеша. Ленка!
Алешка! Але-о-о-шка...
Леночка, ну что ты? Ведь все в порядке.
Алешенька, ты, да? Как здорово, что меня застал! Я только с дежурства. Я на крыше дежурила...
Ленка, ну как ты там? Как мама?
Хорошо! Здорова! А я работаю. Ты слышишь, я работаю! Я тебе писала. Ты получил то письмо?.. Мама на заводе... Ну, как ты? Как у вас там?
В этом «Ну, как?» тысяча вопросов: «Как ты живешь? Ты здоров? Ты не ранен?.. Как дела на фронте? Немцы не пройдут? Немцы не дойдут до Москвы? Ну, как скоро конец войне? Скоро победа?»
Ленка! кричу я. Леночка, слышишь? У нас все в порядке! У меня все в порядке! Порядок! Ты слышишь, порядок!