Она уже дошла до двери, но вдруг остановилась и посмотрела на меня поверх плеча.
Держись и готовься, произнесла тихо, но так, что это прозвучало почти как предупреждение.
Щёлкнула дверь, и я осталась в тишине, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.
Отец зол это всегда было хуже любого похмелья.
Я медленно сползаю с кровати, ноги подкашиваются, но я всё же дохожу до трюмо.
В зеркале на меня смотрит бледная девушка с растрёпанными волосами, тусклыми глазами, синяком под глазом и тонкой полоской засохшей крови на лбу.
Ссадина тянется от линии роста волос к виску, кожа вокруг припухла и багровеет.
Прекрасно, выдыхаю я, кривясь. Просто шикарно.
Я ещё не успеваю отвести взгляд от собственного отражения, как в комнату врывается отец.
Без стука. Без предупреждения. Как всегда.
Ева!
Дверь с грохотом ударяется о стену. Он входит быстро, тяжело, с лицом, будто сейчас начнёт ломать мебель.
Я поворачиваюсь, инстинктивно сжимая пальцы в кулаки.
Ты вообще соображаешь, что творишь?!
Он орёт. По-настоящему. Громко, с надрывом. Так, будто хочет вытряхнуть из меня вину.
Ты разбила машину вдребезги, Ева! Вдребезги! Как ты вообще осталась жива, мать твою?!
Он размахивает рукой, как будто ищет, чем бы швырнуть.
Глаза красные. Скулы сведены.
Этот человек не просто зол. Он взбешён до предела.
Ты села пьяная за руль, продолжает он, подходя ближе. Ты могла убить себя! Могла убить кого-нибудь на дороге!
И не отводя взгляда от собственного отражения, тихо говорю:
Но не убила.
Да пошла ты, Ева! он срывается. Знаешь, сколько денег ушло на то, чтобы все молчали? Сколько я заплатил, чтобы эта история не ушла в прессу, чтобы никто
даже не узнал, что ты была за рулём?!
Он хватает со стола мой клатч, бросает обратно, как ненужный мусор.
Тебе всё с рук сходит, потому что ты Лазарева. Но даже твоё имя не вытянет тебя в следующий раз, когда ты решишь сдохнуть красиво!
Я медленно поворачиваюсь к нему.
Голова гудит. Затылок пульсирует. Но голос ровный, ледяной.
Значит, ты не боишься, что я погибну. Ты боишься, что об этом узнают.
Он замирает. На секунду.
Я вижу, как он делает вдох и не говорит ничего. Потому что это правда.
Потому что он никогда не волновался по-настоящему. Только о репутации. О бизнесе. Об имени.
У тебя нестабильное поведение, Ева. И я больше не намерен это терпеть.
Я моргаю.
Он говорит спокойно.
А мне от этого ещё хуже.
Ты думаешь, это норма срываться в клубах, устраивать истерики, разносить репутацию семьи в пыль? Садиться пьяной за руль? Врезаться в дерево, чёрт тебя побери?!
Он не повышает голос.
Но в нём сталь. Яд.
Как всегда, когда он по-настоящему опасен.
Я годами закрывал глаза на твоё поведение. Отмазывал. Платил. Покрывал.
Он сжимает кулак. Вены на руке натянуты, как струны.
Но это больше не каприз. Это болезнь, Ева. И если ты не можешь взять себя в руки за тебя это сделаю я.
Ты несёшь бред, говорю я с насмешкой, хотя внутри уже кипит. Что ты мне сделаешь? Запрёшь в башне, как Рапунцель?
Он смотрит прямо. Не моргает.
Не сделаю.
Он делает паузу и выбрасывает, как удар под дых:
Я уже сделал.
Я замираю.
У тебя заблокированы все карты, кроме одной, говорит он. На неё будет поступать фиксированная сумма. Каждый день. Ровно столько, сколько нужно, чтобы не сдохнуть, но и не сорваться.
Я делаю шаг вперёд.
Сердце бьётся в висках.
Ты не имеешь права.
Имею. Пока ты носишь мою фамилию имею.
Ты так не можешь! голос срывается, в груди жар, как от удара. Это не жизнь, это клетка!
Ты сама в неё забралась, отвечает он сухо. Я лишь закрыл дверь.
Я хватаю со стола свой клатч, собираясь швырнуть в стену, но только сильнее сжимаю его, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь.
Ненавижу тебя, выдыхаю, не пытаясь скрыть.
Привыкай, спокойно кивает он. Это ещё не всё.
Я замираю, чувствуя, как что-то холодное поднимается от живота к горлу.
Что?
С этого дня ты не водишь. Не пьёшь. Не исчезаешь без предупреждения. Он делает шаг ко мне, опирается руками о стол, и я чувствую запах его дорогого одеколона вперемешку с кофе. И да, я поставил рядом с тобой человека, который будет за этим следить.
Надзирателя? усмехаюсь я.
Назови, как хочешь. Его зовут Вадим Морозов, продолжает отец, словно объявляет сделку, а не приговор. И с этого дня он будет рядом. Всегда. На улице, дома, в университете. Двадцать четыре часа в сутки.
Его голос ровный, но я слышу в нём удовлетворение. Ему нравится это ломать меня методично, подбирая каждую деталь.
С ума сошёл? я вскидываю брови, делая вид, что смеюсь. Думаешь, я позволю какому-то чужаку ходить за мной хвостом?
Думаю, у тебя нет выбора. Он выпрямляется, будто ставит точку, и бросает через плечо: Вадим, заходи.
Дверь открывается.
Первое, что я вижу силуэт в проёме. Высокий. Плечи, будто вырезанные из камня, тень от них падает на пол. Потом взгляд. Ледяной, почти равнодушный, но в нём есть что-то ещё, от чего в животе странно сжимается. Весь он собранность и угроза.
Чёрная футболка плотно обтягивает мускулистые руки, на запястье часы с металлическим браслетом, блеск которых режет глаз.
Это Ева, говорит отец. С этого момента твой приоритет.