Она застывает, не понимая, в чём проблема.
Ты же знаешь, я поднимаюсь, медленно, шаг за шагом. Ты, блядь, отлично знаешь, что я это ненавижу.
Теперь весь стол замер.
Кира сжимает губы.
Яна нервно отводит взгляд.
Даже музыка, кажется, звучит глуше.
Я вытягиваю руку, отнимаю таблетку, сжимаю в кулак и швыряю её в ближайший бокал.
Это не про расслабиться. Это про убить себя тихо, по кусочкам. Я наклоняюсь ближе. Тебе норм. Мне нет.
Лера пытается усмехнуться, но выходит нервно.
Господи, драм-квин проснулась
Заткнись, Лера. Пока я не напомнила, как ты плакала в «Мерседесе» с дилером, который тебя кинул. Тебе не понравится, если я верну эту историю в паблик.
Она замирает. Губы поджимаются. Глаза округляются.
Всё. Сдулось.
Моментально.
Я медленно отступаю назад, по пути забирая свой клатч и телефон.
Чёрное платье снова скользит по бёдрам. Волосы каскадом падают на спину.
Перед тем как уйти, я поворачиваюсь, глядя на них через плечо.
Улыбаюсь. Ядовито.
Я поехала домой. Пока, тупые сучки.
Я вышла из клуба, как королева сгоревшего замка гордая, холодная и вся в дыму.
Чёрный кабриолет ждал там, где я его оставила, будто верный зверь, готовый снова нести меня в ночь.
Щелчок замка. Тяжёлая дверь. Холодный запах кожи и бензина. Я скользнула внутрь, пальцы привычно обняли руль.
Ключ повернулся, мотор взревел низко, хищно, словно приветствуя меня.
Домой, пробормотала я, будто железо могло слушать.
Дороги в этот час были почти пусты. Фонари мелькали в окнах жёлтые столбы, резали темноту на части. Асфальт тянулся бесконечной лентой, и каждый новый метр под колёсами казался обещанием, что я снова держу жизнь в руках.
Педаль под ногой поддалась. Чуть сильнее, чем нужно. Адреналин приятно кольнул грудь. Машина слушалась, будто была частью меня. Музыка в колонках била ритм в висках, и на короткое, опасное мгновение я поверила, что всё под контролем.
Я даже улыбнулась. Дура.
И тогда тьма на обочине шевельнулась.
Сначала я решила, что это иллюзия, очередная тень фонаря. Но она не исчезла.
Она шагнула.
Резкий рывок руля.
Шины завизжали, вцепились в асфальт. Сердце сорвалось. Воздух в лёгких превратился в огонь.
И тут дерево. Огромное, тёмное, чужое, вырастающее прямо передо мной.
Удар разорвал всё.
Глухой, плотный, будто выстрел прямо в грудь. Тело дёрнулось вперёд, лоб встретился с рулём. В глазах вспыхнули белые искры.
Боль. Настоящая, жгучая, как будто череп раскололи изнутри.
Мир пошатнулся, фонари превратились в размазанные кроваво-жёлтые пятна.
Воздуха не хватало. Я хватала его рвано, но с каждым вдохом в горло тянулось что-то металлическое, тёплое кровь. Смешивалась
с запахом бензина, жгла ноздри.
Веки стали тяжёлыми, руки обмякли. Всё уходило в туман.
И вдруг резкий скрежет. Дверь кабриолета взвыла и поддалась, словно её вырвали голыми руками.
Холод ворвался внутрь. Ночной воздух хлестнул по лицу острый, пахнущий дымом, бензином и чем-то ещё.
Я заставила глаза открыть хоть на миг. И увидела его.
Фигура, чёрная, как сама ночь, заслонила свет фонаря. Высокий. Невозможный. Он будто не шёл, а возник из тьмы.
Высокий, широкоплечий, Резкая линия скул, сжатые губы. Движения быстрые, решительные, как у человека, который привык действовать, а не думать.
Чёрт он произносит тихо, но я всё равно слышу.
Тёплые, сильные руки подхватывают меня под спину и колени, вырывая из смятого салона. Я дёргаюсь, но сил сопротивляться нет только слабое дрожание в пальцах.
Не спи, слышишь? его голос низкий, глухой. Он не спрашивает, не умоляет, а приказывает.
Голова бессильно падает на его плечо, и я вдыхаю запах кожа, лёгкая горечь сигарет, что-то тёплое и опасное.
Держись, девочка, он говорит тихо, почти вкрадчиво, и мои веки окончательно смыкаются.
Последнее, что я успеваю заметить, быстрый поворот его головы, будто он проверяет, нет ли кого-то поблизости.
Глава 2. Ева
В висках стучит молотком, во рту сухо, а желудок протестует даже против слабого движения.
Комната моя комната. Белые шторы, лёгкий утренний свет, запах дорогого парфюма, которым всегда пропитано постельное бельё.
Как я здесь оказалась?
Вчера клуб, музыка, алкоголь. Смех подруг, Лена с её таблетками. Всё остальное белое пятно.
Наконец-то ты проснулась, раздаётся рядом.
Я вздрагиваю и поворачиваю голову. На стуле возле кровати сидит Тамара Васильевна домоправительница, женщина лет пятидесяти с идеальной прямой спиной и холодным взглядом, за которым прячется вечная забота.
Как ты себя чувствуешь, деточка? она вскакивает, как только встречает мой взгляд.
Я с трудом сажусь, держась за голову.
Как будто по мне проехался каток дважды.
Она протягивает стакан с водой.
Пей. И расскажи, что вчера произошло. Ты вернулась глубокой ночью, и я она запинается, скажем так, ты была не в лучшей форме.
Я моргаю, пытаясь отмотать в голове плёнку, но кадры обрываются на том, как я сажусь в машину.
Я не помню. Только клуб. Потом я нахмурилась. Всё чёрное.
В любом случае, сказала Тамара Васильевна, выпрямляясь, твой отец был очень зол.
Я ощутила, как внутри всё неприятно сжалось.
Он просил позвать его, как только ты очнёшься, добавила она, поправляя фартук, хотя тот и так был безупречно выглажен.