«Оружие подберем соответствующее, ваше сиятельство,» парировала Мари, и в ее глазах мелькнула тень былой «мышки», превратившейся в хищницу. Она уже мысленно копалась в шкафах, оценивая каждую складку, каждую вышивку.
И началось. День превратился в вихрь шелка, бархата, запахов камфары и лаванды (Мари щедро перекладывала вещи ароматными саше). Огромные
мгновение, украдкой, пока никто не видел. Его запах, едва уловимый, был последним якорем.
Ужин снова в покоях. Легкий бульон, немного фруктов. Ела без аппетита, но заставляла себя силы будут нужны. Мари молча убрала поднос. Ее взгляд был красноречивее слов: «Я на страже».
Отбой. Огромная кровать. Пустота с правой стороны теперь казалась еще более зияющей на фоне упакованных сундуков. Я легла, уставившись в темноту. Ледяная глыба растаяла, оставив лишь дрожащую от усталости и страха женщину. Образы Версаля смешивались с видением корабля Лео на темных волнах. «Доберется ли? Что ждет его в Венеции? Что ждет меня завтра?»
Но подступающую панику снова сжала воля. «Выстою». Я сжала кулаки под одеялом, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль напоминание о реальности. Ради Лео. Ради того света, что был в глазах Колетт, когда она говорила о рисовании садов. Ради Мари, готовой идти со мной в самое пекло. Ради будущего, которое мы отвоюем.
Я зажмурилась, пытаясь представить не враждебные зеркала Версаля, а его сады. Цветущие. Яркие. Как на картине, которую напишет Колетт. Это был крошечный огонек надежды в надвигающейся тьме.
«Завтра дорога,» прошептала я в подушку, уже наполовину во сне. «Завтра Версаль. Надевай доспехи, Елена. Грядет бал твоей жизни. И танцевать придется на лезвиях.»
Последним ощущением перед сном был не запах лаванды, а едва уловимый, горьковато-сладкий аромат грозы, витавший в воздухе за окном. Гроза приближалась. И я ехала ей навстречу.
Глава 7: Дорога в Золотую Клетку и Случайное Пророчество
Впереди отряда, на великолепном вороном жеребце, восседал капитан. Молодой, лет двадцати шести, с прямым, как шпага, станом и резкими, но правильными чертами лица под треуголкой. Взгляд острый, оценивающий, но пока без придворной надменности. Он окинул взглядом приготовления, его взгляд скользнул по сундукам, по Мари и Колетт, уже ждавшим у кареты, и, наконец, остановился на мне, когда я переступила порог.
И тут произошло нечто. Его бесстрастное лицо дрогнуло. Глаза, холодно-серые, как утро, вдруг расширились, в них мелькнуло нечто неуловимое чистый мужской восторг, смешанный с искренним изумлением. На секунду он застыл, будто увидел призрак. Затем, с непривычной для военного, резвостью он спешился одним плавным движением.
«Мадам графиня,» его голос, только что командный, смягчился, обрел почтительные нотки. Он подошел, сняв шляпу, и предложил руку, чтобы помочь подняться в карету. Его перчатки были безупречно белыми, прикосновение твердым и уверенным. «Капитан Арман де Ларю, к вашим услугам. Дорога неблизкая. Если вам что-либо потребуется в пути только скажите. Я буду рядом.» Его взгляд на мгновение задержался на моем лице, и в нем читалось не только служебное рвение.
«Что это было?» мелькнуло в голове, когда я приняла его руку и скользнула на мягкое сиденье кареты. «Ожидала надменного тюремщика, а он смотрит, будто увидел нечто неожиданное. Почти благоговейно. Или это лишь маска?» Его внезапная галантность и сбитый с толку вид противоречили образу бездушного исполнителя приказа. Это вызвало не столько тревогу, сколько осторожное недоумение.
Прощание с Жизель было коротким и скупым на слова. Ее глаза, полные тревоги, говорили больше любых речей. Бернар стоял чуть поодаль, его фигура излучала спокойную силу опору для шато в мое отсутствие. Я лишь кивнула им, не доверяя голосу. Дверца кареты захлопнулась с глухим стуком. Знакомый цокот копыт сначала гвардейцев, строящихся в походный порядок, затем вороного коня капитана, вставшего рядом с моим окном.
Тронулись. Шато де Виллар, наш недолгий рай, скрылся за поворотом. Сердце сжалось, как будто оставила там часть себя.
Дорога тянулась уныло. Пейзаж за окном серые поля, редкие перелески сливался в монотонную полосу. Капитан де Ларю, верный своему слову, ехал рядом. Сначала молчал, потом, видимо, счел долгом развлечь «гостью» короля. Завязал светскую беседу. О погоде (отвратительной). О состоянии дорог (удручающем).
О достоинствах его вороного коня (неоспоримых). Голос его был приятным, баритональным, но каждое слово натыкалось на мою броню. Ледяная глыба. Я отвечала односложно, вежливо, но с такой ледяной вежливостью, что вскоре он умолк, смущенно покусывая губу. «Почему он так старается?» подумалось. И лишь теперь, наблюдая за ним украдкой, я стала замечать красноречие его взглядов, бросаемых на карету. Не просто служебное внимание. Там было восхищение. Смущение. И да. Несомненный интерес. Мужской. «Он смотрит на меня», с досадой и холодной ясностью осознала я. «Не на преступницу, которую ожидал конвоировать, а на женщину. На графиню в беде. Его зацепил образ. Титул. Эта разыгрывающаяся перед ним трагедия. Как часто бывает» Мысль была горькой, но знакомой. Еще один, кто увидел не ее, а романтическую картину.