А а п о. Даже два. Так слушай. Возьми свое сердце в ладошку и тихонько шепни ему: «Венла не пожелала тебя, стало быть, ты не мил ей, и обижаться тут нечего. Человек не волен в своей любви ее огонь слетает к нам с небес. Нищенке приглянется король, принцесса может влюбиться в свинопаса. Так гуляет по белу свету дух любви, и тебе не дано знать, откуда она нагрянет».
Т и м о. «Любовь дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит». Так говаривала частенько одна бедная старушка. Но мне сдается, что она говорила о божьей любви.
А а п о. И скажи, Юхани, своему сердцу еще вот что: «Не шали!» Венла правильно сделала, отказав тебе. Ведь о браке без любви нечего и думать, все равно не пойдет впрок, весь век свой будешь маяться. А это, к сожалению, теперь частенько случается. Да, братья, пусть же Венла сама выбирает себе суженого, да и мы поступим так же.
Т и м о. Пусть
хоть все черти завоют, но девку, сотворенную из моего ребра, я все равно заполучу. А еще вот что скажу: у молодца сердце всегда сидит слева, а у баб справа.
Ю х а н и. Но мое сердце не сидит, а прыгает и беснуется, как сам черт. Ну и мерзавка, цыганское отродье! И за что она только отвергла меня, ведь я из приличного хозяйства, да притом еще старший сын.
А а п о. Тут нечему удивляться. Хозяйство наше того и гляди прахом пойдет, а девка надеется, хотя и зря, по-моему, стать хозяйкой в доме получше. Я слышал, к ней Юхани Сорвари примазывается, пройдоха этакий.
Ю х а н и. Этот остроносый Юсси! Да попадись он мне в руки, я б ему пересчитал ребра! Соблазнять девку, чтоб навеки опозорить ее!
А а п о. Да, да, белый свет коварен. Ведь Венла девка пригожая, а Юсси мастак на всякие козни, и хозяйство у него крепкое, есть на что позариться. А Юкола наша жалкое воронье гнездо, и сами мы, семеро наследников, еще более жалки в глазах людей. Они не забыли, какими лодырями и забияками мы были смолоду, и вряд ли ждут от нас чего-либо путного. Пожалуй, даже десять лет честной и порядочной жизни не вернут нам доброго имени. Если к молодцу пристала дурная слава, от нее нелегко отделаться. Но лучше нам все-таки выбираться из этого омута, чем навеки погрязнуть в ничтожестве. А посему, братья мои, будем исправляться, во что бы то ни стало исправляться!
Ю х а н и. Да ведь мы как раз вступаем на этот благой путь. Но это несчастное сватовство так полоснуло меня по сердцу, что оно теперь не одну неделю будет болеть. Ведь в нем кровавая рана.
А а п о. Рана, рана, поистине рана. Но время ее скоро залечит, и все забудется. А что это за шум на дороге?
Т и м о. Знать, парни из Тоуколы веселятся.
А а п о. Ишь, шельмы, как лихо гуляют в шабашный понедельник.
Т и м о. И очень хотят, чтоб и мы к ним пристали.
Ю х а н и. Приближается искушение!
Т и м о. Эх, и весело им!
Ю х а н и. А нам? Что у нас впереди? Тысяча дьяволов! Ведь нас, несчастных, без конца будут драть за волосы.
Э р о. Какая разница долбить ли азбуку в прихожей кантора или с песнями справлять праздник в веселой компании?
Ю х а н и. Разница больно велика, так велика, как меж небом и адом. Так на какую же стезю мы вступим, братцы?
Э р о. Лучше уж на небесную.
А а п о. К свету, братья, к свету! К кладезю житейской мудрости! Окунемся-ка в науку да наберемся ума-разума.
Т у о м а с. К кантору, к кантору!
Ю х а н и. Ну что ж, поковыляли.
Э р о. А вы послушайте, какие коленца Аапели Киссала выводит на своем кларнете!
Ю х а н и. До чего ж хорошо!
Т и м о. Все одно, как труба архангела.
Юхани, Когда небесное воинство выходит на ученье на райские луга только пыль стоит столбом. До чего же хорошо!
Т и м о. Они, верно, очень хотят, чтоб мы к ним пристали.
Ю х а н и. Не иначе. Искушение приближается, братцы, великое искушение.
Пока братья вели такой разговор, ватага парней из Тоуколы подходила все ближе, но вовсе не с такими добрыми намерениями, как того ожидали братья Юкола. Парни были навеселе, и им захотелось немного подразнить братьев. И они спели, им песенку, которую только что сложили, назвав ее «Сила семерых мужчин». Аапели Киссала наигрывал на кларнете, а остальные, подойдя вплотную к великовозрастным школярам, дружно затянули:
Стиснув зубы, братья молча выслушали песню. Но насмешники на этом не остановились; посыпались колкие остроты, особенно о петушке из букваря и снесенных им будто бы яичках. И тогда ярость закипела в сердцах братьев, глаза их сузились, как у хорька, когда он в темном бору выглядывает из-под пня на свет божий. Между тем один из проказников Тоуколы, проходя мимо Юхани, неожиданно выхватил у него из рук букварь и пустился бежать что было духу. Взбешенный, Юхани помчался за ним. Тогда и остальные братья бурей налетели на своих обидчиков, и завязалась всеобщая драка. Вначале с обеих сторон раздавались звонкие пощечины, но потом недруги вцепились друг другу в глотки и, ничего не видя от злобы, пыхтя и отдуваясь, принялись отчаянно молотить кулаками. Жестоко дрались парни из Тоуколы, но еще ожесточенней бились братья. Точно стальные молоты, опускались их кулаки на головы врагов. Над сухой дорогой клубилась пыль, из-под ног летели песок и мелкая галька. Недолго продолжалась шумная схватка; братья, уже почуяв победу, громко закричали: «Просите пощады, мерзавцы!» и эхо из поднебесья вторило: «Пощады!» Парни из Тоуколы попытались было еще сопротивляться, но, вконец обессиленные, свалились наземь. Полы их курток были изорваны, лица опухли, и они жадно глотали свежий воздух. Братья торжествовали победу, однако по их виду можно было судить, что им тоже изрядно досталось; передышка и для них была более чем кстати. Особенно туго пришлось Эро, чей малый рост был большим козырем в руках его врагов. Точно маленькая дворняжка, вертелся он под ногами у бойцов, и только поспешная помощь братьев спасала его от неминуемой гибели. Со взъерошенными волосами сидел он теперь на обочине канавы и никак не мог отдышаться.