Мы прибыли в Екатеринбург, когда Урал уже укутала настоящая зима. После затянувшейся осени центральной России здешний мир был другим черно-белым, суровым и честным. Низкое, свинцовое небо нависало над городом, из сотен труб валил густой дым, который тут же оседал на свежевыпавшем снегу, окрашивая его в серый цвет.
Наш основной караван с переселенцами и тяжелыми грузами отстал. Я оставил Мышляева и его людей обеспечивать охрану, зная, что их медленный ход затянется еще на пару дней, а то и больше. Сам же я вместе с Изей Рекуновым и инженерами примчался налегке. Время деньги, и я не собирался его терять.
Оставив инженеров и уставшего Изю отсыпаться на постоялом дворе, я в сопровождении одного лишь Рекунова нанял сани и отправился на Верх-Исетский завод. Я помнил это место. Гигант, дышащий огнем и паром, сердце промышленного Урала.
Управляющего, Аристарха Степановича, я нашел там же, где и в прошлый раз, в его огромной, заваленной чертежами конторе. Это был все тот же кряжистый, седобородый старик, похожий на лешего, с умными, пронзительными глазами. Он не узнал меня, да и как мог узнать в этом солидном, безупречно одетом столичном господине того оборванца, что приходил к нему просить работу?
Я представился поверенным от нового сибирского золотопромышленного товарищества.
Мне нужны рельсы, Аристарх Степанович, сказал я без предисловий, разложив на его столе эскизы. Для внутрипромысловых узкоколеек. Чтобы вагонетки катать. Заказ небольшой для вашего завода, пробный. Но, если качество устроит, последуют и другие, куда более крупные.
Он долго, со знанием дела, изучал мои чертежи, цокая языком.
Сделать можно, наконец вынес он вердикт. Заказ и впрямь невелик. А что ж вы, сударь, на мелочь размениваетесь? Нынче в России дела покрупнее творятся. Вот, говорят, в Главном железнодорожном обществе власть меняется. Слыхали, поди? Французов-то турнули. Теперь наши, московские, к делу приступают. Вот где заказы будут, вот где деньжищи потекут!
Он посмотрел на меня с хитрым прищуром.
Слышал, кивнул я. И более того, могу вам в этом деле посодействовать. Новое правление возглавит купец Кокорев, Василий Александрович. Человек дела и патриот. Он будет рад отдать подряд на рельсы не заграничным заводам, а уральским. Если, конечно, уральские заводы докажут, что способны выполнить заказ такого масштаба.
Глаза управляющего загорелись. Он увидел перед собой возможность, о которой не смел и мечтать.
Да мы!.. Да мы горы свернем! пророкотал он. Только как же до этого Кокорева достучаться? Он в Москве, а мы здесь Пока письмо дойдет, уж все поделят.
Для этого, Аристарх Степанович, существует прогресс, усмехнулся я. В вашем городе имеется телеграф.
Через час мы уже стояли в тесной каморке на почтовой станции. Я продиктовал телеграфисту короткую, но емкую депешу для Кокорева,
где изложил суть дела и рекомендовал Верх-Исетский завод как надежного подрядчика. Ответ пришел с поразительной скоростью. Кокорев, не теряя времени, телеграфировал технические условия на рельсы и предлагал немедленно начать подготовку к производству.
Я покинул контору, оставив Аристарха Степановича и его помощников в состоянии эйфории. Они смотрели на меня как на волшебника, спустившегося с небес. Они не знали моего настоящего имени, не знали, кто я. Но я только что, оставшись в тени, соединил промышленную мощь Урала с финансовой силой Москвы, создав еще один союз. Рекунов, бывший свидетелем всего этого, молчал, но я видел в его глазах новое, невольное уважение. Он начинал понимать, что сила моего оружия не только в револьвер.
Отдохнув как следует и перегрузив товар на сани, мы вновь отправились в путь.
После нескольких недель пути по бесконечному белому безмолвию Сибирского тракта наш санный обоз наконец втянулся в Тобольск. Древняя столица Сибири, раскинувшаяся под высоким холмом, встретила нас скрипом полозьев, лаем собак и густым дымом, столбами стоявшим над заснеженными крышами.
Для нашего каравана это была запланированная, долгожданная остановка. Люди устали, лошади выбились из сил. Я распорядился разместить всех на нескольких постоялых дворах, людям надо было отдохнуть, отогреться и пополнить припасы.
Но для меня это был не просто привал.
Не заезжая на постоялый двор, я вместе с Изей и Рекуновым велел нашему ямщику ехать по другому адресу, где должен был стоять новый приют. В моем дорожном саквояже рядом с револьвером лежал самый важный документ в моей жизни официальная бумага о принятии меня в русское подданство и разрешение на усыновление. Я ехал за сыном.
Сердце стучало в груди так, что, казалось, его слышали все. Я то и дело касался внутреннего кармана сюртука, где лежали бумаги: мой пропуск в новую жизнь, в отцовство. Я представлял себе, как войду в приют, как увижу его, как впервые назову сыном.
Курила, ты только не волнуйся, бормотал Изя, видя мое состояние. Сейчас приедем, заберем парня. Все будет хорошо. Таки я тебе говорю!
Рекунов, сидевший напротив, молчал, но даже его каменное лицо казалось чуть мягче обычного.
Наконец сани остановились на окраине города.