Так, в одном письме автор говорит, как и многие другие: «Я с 12 лет начала влюбляться в мальчиков, любила всегда молча, скрытно, в себе и очень страдальчески». Образчик такого юного увлечения дает один из авторов в моих материалах: «Мне вспоминается тот момент, который я ярко помню и который я считаю знаменательным концом моего детства и проявлением наступившей юности. Мне было тогда 14 лет. В захолустном уездном городишке у нас в школе шел ученический спектакль, в котором я исполнял обязанности суфлера. На генеральной репетиции, уместившись в первый раз в суфлерскую будку, я вдруг увидал все в новом цвете и в ином аспекте. Как сейчас помню, я был поглощен усердным исполнением своих суфлерских обязанностей, когда вдруг увидел вышедшую на сцену знакомую фигуру моей сверстницы А., исполнявшей роль девушки-прислуги, героини пьесы; я вдруг страшно взволновался; я совершенно не понимал, что со мной сделалось, но я почувствовал, что меня охватило какое-то неудержимое восхищение перед А. как девушкой: мне показалось восхитительным все в ней ее голос, волосы, глаза, походка, манеры и т. д. Особенно помню, в восторг привела меня ее показавшаяся какою-то неземной легкость походки. Позже, несколько лет спустя, я смотрел на неособенно красивую А., не отличавшуюся и умом, и недоумевал, что меня в моей ранней юности привело в такой восторг. Но тогда, мне казалось, я с восторгом подметил все и на все смотрел с восхищенным удивлением; я с неимоверным трудом справлялся с собой, продолжая свою роль суфлера, пока она была передо мной. Это увлечение держалось у меня несколько недель, но оно не только было полно чистого восхищения и переполнявшей меня одухотворенной любви, чуждой и тени помысла о половой близости, но я всячески скрывал свое увлечение прежде всего от А., довольствуясь ее присутствием и созерцанием большей части издали».
Что любовь ранней юности полна такого характера, лишенного прямого полового влечения, это подтверждается также своеобразным явлением, в котором детская наивность трогательно перемешана с некоторой долей комизма. Я говорю об явлении своеобразной «коллективной» любви к одному лицу. Так, две девочки, приблизительно 14 лет, совместно объяснялись в горячей любви к мальчику, приблизительно того же возраста, в коллективно составленном письме, подписанном обеими, и позже обе совместно ревновали и упрекали своего героя, который, в свою очередь, тоже не нашел в этом факте удвоенной любви ничего затруднительного и, по-видимому, чувствовал себя даже весьма польщенным таким успехом. Положение его облегчалось тем, что у всех не было иной потребности, как танцевать друг с другом, услаждать друг друга время от времени маленькими безделушками и совместно мечтать и обсуждать будущее. Как там рисовалось будущее супружество, это установить трудно, так как этот вопрос в щепетильной форме и не вставал, а все рисовалось в форме какого-то содружества. Конечно, такие факты нельзя рассматривать как обычные, но они оказываются возможными на этой стадии, особенно в силу отсутствия в ней подчеркнутых половых интересов. Каждому должно быть ясно, что этого нельзя сопоставлять с соответствующим извращенным явлением у культурных взрослых.
У девочек, судя по наблюдениям из жизни и по ответам моих корреспонденток, особенно сильна эта поглощенность устремлением к любви. Среди давших ответы встречаются самые разнообразные натуры, вплоть до девушек, сознательно подчеркивающих свое реалистическое настроение, и у некоторых материализм, причем это подтверждается общим характером их ответов, и тем не менее я не нашел ни одного описания среди них, в котором не чувствовался бы этот аромат устремления к любви и мечты о ней; она везде выдвинута как центральный факт, который должен решить все. Вполне понятно, что инстинкт материнства в связи с ощущением своей особой организации, как и большая эмоциональная подчеркнутость, должен вести к такой сгущенности и повышенной оценке. Конечно, здесь одну из коренных причин составляет экономическая и жизненная зависимость женщины от мужчины,
созданная исторически и обусловленная известными физиологическими причинами и пока что существующая еще на глазах у всех. Таким образом, в описании переживаний юной Наташи, собирающейся выйти замуж за Болконского, даны глубоко правдивые черты. Здесь все сознание, что это коренной, решающий момент ее жизни, чувство рубикона и т. д. «Неужели этот чужой человек сделался для меня теперь все? спросила она себя и мгновенно ответила: Да, все. Он один теперь дороже для меня всего на свете». У девушки это действительное обращение, где оно протекает в свежей, неистраченной форме и у цельной натуры, не искалеченной окружающей обстановкой.
Для характеристики такого ярко подчеркнутого настроения приведу выдержку из сообщения одной девушки: «Начиная с 14 лет, а пожалуй, и еще раньше, мои мечты начинают окрашиваться романтическим моментом: в своих мечтах я представляла себе будущего друга-мужчину, который где-то уже ждет меня, хотя это было смутное, неопределенное представление, конкретнее оно стало к 17 годам Не знаю, виновато ли мое воспитание или такова моя натура, но любовь эта совершенно заполонила мою жизнь, изменила мой характер, перевернула вверх дном все мое мировоззрение, даже изменила для меня весь мир» Добавлю, что, по-видимому, это пишет человек, стремившийся и идущий к самостоятельности и очень активный. Когда вчитываешься в собранный мною материал и сопоставляешь его с тем, о чем говорит жизнь на каждом шагу, невольно вспоминается старый афоризм, страдающий некоторым преувеличением, но все-таки во многом правдивый: любовь мужчины это мир, мир женщины все-таки любовь. В ответах мужской молодежи, как и в жизни, это устремление тоже сильно, но оно далеко не носит такого всепоглощающего характера, и рядом с ним, а подчас заглушая его, идут мечты о славе, о действенной роли в жизни, о своем «я» и т. п.