избавь меня от своих нравоучений! Или тебе не понравилась наша прошлогодняя поездка на Мадеру, которая обошлась нам в сущие гроши, а все благодаря «Силе через радость» ? А два года назад, когда мы провели неделю на озере Гарда? Посмотри: у нас большая квартира, хорошо обставленная гостиная, телефон, радиоприемник и много чего еще. И не ты ли заикался, что хочешь купить автомобиль?
Разве в этом дело? Я много работаю, поэтому у нас есть все, о чем ты говоришь, примирительно произнес он.
Лучше бы он этого не говорил!
Вот именно! взвилась она. Если бы ты поменьше работал, может, сумел бы сделать мне ребенка!
Ее слова упали, словно нож гильотины. Андреас понял, что нет смысла продолжать разговор. Зачем? Чтобы в энный раз пытаться выяснить, кто из двоих виноват в том, что у них нет детей? Чье физическое или психическое? расстройство стало тому помехой? И кто от этого больше страдает?
Он предпочел поскорее переключить ее внимание на что-нибудь другое и спросил, как дела у ее родителей. Магдалена успокоилась, и они спокойно доели свой обед, обмениваясь банальностями. Жена молча приняла предложенный ей мир. Наверное, сообразила, что зашла в своих претензиях слишком далеко.
Единственное, что волновало Магду, это возможность иметь красивых детей и воспитывать их в атмосфере благополучия и безопасности. Нацистский режим положил конец анархии и принес немецкому народу очевидное процветание. Она считала, что все это целиком заслуга Адольфа Гитлера, и испытывала к нему искреннюю благодарность. Размышлять о последствиях ей хотелось меньше всего.
Она отказывалась замечать, что страна все глубже погружается в мрак и немоту. Какой мрак, какая немота? Все вокруг ликовали и радовались новизне уличным парадам, флагам и вымпелам, духовым оркестрам, песням, ночным факельным шествиям и танцам на площадях, освещенных бумажными фонариками. Ее тяготило одно отсутствие у них с Андреасом детей, но этого хватало, чтобы отравить ей жизнь.
Не лучше дело обстояло и в редакции. Неясное ощущение дискомфорта, давно смущавшее Андреаса, заметно усилилось: почти все его коллеги, от главного редактора до секретарей, не говоря уже о журналистах и фотокорреспондентах, ответственных за разные рубрики и подрубрики, в один голос поддерживали любую инициативу Адольфа Гитлера. Стоило ли продолжать терзаться сомнениями? Даже те из сотрудников, кто, подобно Андреасу, придерживался менее радикальных взглядов, следовали общей линии и никогда не высказывались против проводимой нацистами политики. Возглавлявший газету Ральф Беккер был старейшим членом нацистской партии, и выступать с заявлениями, хоть в какой-то мере враждебными режиму, для Андреаса означало не просто испортить с ним отношения, но и рисковать своей карьерой журналиста.
7
Разумеется, находились религиозные деятели, не желавшие обслуживать национал-социалистов. В своих проповедях они с одобрением упоминали имена несогласных с политикой государства и защищали евреев, цыган и представителей других национальных меньшинств, подвергаемых гонениям. Но эти люди выступали только от своего имени и не могли рассчитывать на то, что их позицию разделят высшие церковные иерархи. Рано или поздно кто-то из прихожан доносил на них в гестапо.
Купплеры посещали церковь Успения Богородицы неподалеку от Унтер-ден-Линден. С начала 1936 года приходский кюре Георг Хён на каждой литургии повторял, что Олимпийские игры станут ярким свидетельством национального возрождения.
Нет, нет и еще раз нет! брызжа слюной, вопил он в громкоговоритель. Больше никто и никогда не поставит Германию на колени!
Он не стеснялся в выражениях. Страна оправилась после «позорного» Версальского мирного договора, положившего конец Великой войне, и теперь должна завладеть всем миром. Олимпийские медали лишь добавят красок этой впечатляющей картине, в каком-то смысле определят ее тональность. А политиканы и безродные космополиты, задумавшие погубить Германию, горько об этом пожалеют. Есть в мире высшая справедливость, и нашелся провидец, способный воплотить ее в жизнь. Хён не называл имен,
но жег взглядом тех, кто сомневался в национал-социализме, придирался к мелочам и не спешил присоединиться к всеобщему порыву. Это не христиане, это фарисеи, негодовал он. И требовал, что они тоже приняли участие в созидании грядущего тысячелетнего рейха.
Андреас не понимал, как так вышло, что после прихода к власти Адольфа Гитлера смысл проповедей Хёна изменился до неузнаваемости. Даже голос священника, его интонации претерпели метаморфозу. Отныне он не говорил, а рявкал, словно командир штурмовиков, даже когда сообщал нечто обыденное. Что с ним случилось? Складывалось впечатление, что теперь его Священным Писанием стала совсем другая книга, которую без конца цитировала и Магда, «Майн кампф». В этом сочинении, написанном в тюрьме, куда Гитлер попал в 1923 году за попытку устроить в Мюнхене путч, будущий вождь нации представал новым мессией, победившим в споре с Иисусом и апостолом Павлом. Андреас чувствовал, что уже не так тверд в своей вере. В годы Веймарской республики Хён каждое воскресенье, словно трубадур, читал пастве главу из Нового Завета. Тогда тональность его речи была увещевающей, почти нежной. Когда под сводами церкви звучали из уст слуги Божьего слова святых апостолов, Андреаса охватывало волнение. Все его существо пронизывало, вызывая дрожь, ощущение прикосновения к сверхъестественному. Особенно его потрясал рассказ евангелиста Луки о казни Христа на Голгофе. «И когда пришли на место, называемое Лобное, пишет он, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону». Воины, выступившие в роли палачей, «делили одежды Его, бросая жребий». И тогда Иисус, воздев очи к небесам, произнес: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» .