Он помнил, что в начале совместной жизни секс с Магдой простой, без изысков вполне его устраивал. Его жена не особенно любила долгие предварительные ласки и изобретательные позы, полагая, что все эти ухищрения ни к чему, но секс с ним ей нравился. Он, несомненно, был важным элементом, скреплявшим их брак. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за ее оргазмом, когда все ее тело расслаблялось, а на лице появлялось выражение томной неги. В такие минуты она преображалась, хотя в остальное время то ли из-за темперамента, то ли в силу воспитания всегда вела себя сдержанно. Он обожал в ней этот контраст, эту двойственность, тайной которой владел он один. В ту пору они были хорошей и, пожалуй, счастливой парой.
Еще и теперь у них случались ночи бурных любовных утех, после которых они встречали рассвет в изнеможении, насытившись друг другом. Но у Магдалены эти краткие приступы эйфории всегда служили симптомом нездорового возбуждения, и за ними всегда следовали долгие периоды подавленности, длившиеся целыми неделями. Врачи еще пару лет назад диагностировали у нее депрессивный невроз со склонностью к циклотимии и видели его причину в бездетности пары. Магду бросало из крайности в крайность, в течение дня ее настроение могло меняться на прямо противоположное под влиянием чего угодно от мелких бытовых происшествий (каждое из которых несло, по ее мнению, потенциальную угрозу) до гормональных сбоев и количества поглощаемых ею нейролептиков. Психиатр счел нужным предупредить Андреаса (одновременно посоветовав ничего не говорить фрау Купплер), что, если его жена не будет регулярно принимать прописанные ей таблетки, а главное не избавится от навязчивого желания родить ребенка, ее болезнь может перейти в более серьезную фазу и дело кончится маниакально-депрессивным психозом.
Магда жила во власти разнообразных идефикс, наиболее существенной из которых было стремление стать матерью. Но с течением времени к ним добавлялись все новые. Она завидовала подругам, у которых были дети, и эта зависть легко переходила в ненависть. Она со злобой отзывалась о женщинах, переехавших в Германию из Центральной Европы: «Плодятся как кролики, каждый год по ребенку, если их не остановить, скоро не останется мест ни в детских садах, ни в школах» Порой она ловила себя на мысли, что добрые католики так себя не ведут, и тогда к ее злости примешивалось чувство вины. Согласно ее представлениям, они с Андреасом поженились ради исполнения миссии, завещанной Господом Адаму и Еве: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» . Но раз у них ничего не получалось, значит, они заслуживали суровой кары. И Магдалена упрекала мужа в равнодушии: он не испытывал той же боли, что терзала ее, и даже не думал каяться.
Андреас тоже мечтал об отцовстве и тоже страдал от отсутствия детей. Но в отличие от жены он не считал это концом света и предпочел бы, чтобы и она относилась к проблеме более спокойно, как к одной из житейских неприятностей.
Но Магду относительный оптимизм мужа не только не успокаивал он казался ей бесстыдством и типично мужской черствостью: «Все вы одинаковые!» Отныне этот приговор мужчинам постоянно, как лейтмотив в музыке Вагнера, звучал в их доме, отравляя их отношения.
Со своей стороны, Андреас не мог не видеть в нервной болезни жены следствие истеричного культа материнства, захватившего страну с приходом к власти нацистов. У него все чаще мелькала мысль, что немецкое общество охвачено каким-то психозом. Темы, которые всегда считались личным делом человека или пары: секс, деторождение, беременность, отныне обсуждались вслух на всех публичных площадках; когда Магдалена слушала по радио речи, восхваляющие материнство, в ее душе крепла убежденность, что свою жизнь она проживает зря.
Она быстро выключала радиоприемник и начинала биться головой о стену или, распахнув во всю ширь окно гостиной, свешивалась вниз и кричала, обращаясь к воображаемой аудитории из дома на другой стороне улицы: «Думаете, я не вижу, как вы там хихикаете у себя за шторами? Да, я чудовище! Я отброс общества! И что вы мне сделаете? Ну, придите, арестуйте меня! Мне плевать! Мне на всех вас плевать!» При самых острых приступах паранойи, если Андреасу не удавалось достаточно тактично выразить ей сочувствие (стараясь не заходить слишком далеко: она не выносила его «жалости»), Магдалена обвиняла мужа в сообщничестве с врагами: «Все вы одинаковые! Все заодно!» Кто были эти загадочные заговорщики, с которыми якобы снюхался Андреас? Может, соседи из дома напротив? Ни он, ни Магдалена не были с ними знакомы, но она не сомневалась, что они за ней шпионят (с биноклем в руке) и потешаются над ее нервными припадками. А может, врачи? Сколько их они обошли, так и не добившись результата? Или знакомые супружеские пары, успевшие обзавестись потомством?
Эти кризисы повторялись все чаще, каждый раз оставляя глубокие следы. Магдалена постепенно увеличивала дозы транквилизаторов; Андреас искал спасения в работе. Газета отнимала у него все силы и дарила иллюзию того, что подступающий хаос можно от себя отодвинуть