Тщеславный, как павлин, Йозеф Бок любил хвастать историями о своих боевых подвигах, которые все уже успели выучить наизусть, и демонстрировать свои медали и почетный крест с мечами награду ветеранам войны. В 1917 году он был тяжело ранен, а потому убедил себя, что отдал свой долг стране сполна и никто ему теперь не указ. Родственники сидели тише воды ниже травы, не смея перечить хозяину дома, а тот
все больше распалялся. Его голос грохотал все громче, но о чем бы он ни говорил, любое свое рассуждение завершал цитатой из книги книг, источника высшей мудрости, сочинения, которое, по его мнению, превзошло и Ветхий, и Новый Завет (слыша это богохульство, его жена одобрительно кивала, но все же не забывала перекреститься). Йозеф Бок напоминал собравшимся, что Адольф Гитлер написал эту великую книгу в тюремной камере в Ландсберге, куда попал после провала в Мюнхене Пивного путча, а часть текста отстукал сам на «ремингтоне». Иными словами, оратор, зажигавший своими речами да, порой вульгарными и демагогическими, завсегдатаев пивных, принес в жертву целых девять месяцев своей жизни, а значит, заслуживал со стороны немцев всяческого уважения.
Изредка вставить словечко удавалось и теще Андреаса чопорной особе и ярой католичке. Она делала это, когда беседа явно выдыхалась или сворачивала на скользкую тему, либо ловила момент, когда ее муж был занят пережевыванием мяса или вливал в себя очередной стакан пива. Худенькая, невысокого роста, с неизменным пучком на голове, она не пользовалась косметикой, носила туфли без каблуков и платья хорошего кроя, но всегда серого, черного и белого цвета, и олицетворяла собой строгость, граничащую с аскезой. Больше всего на свете она ценила «респектабельность». Как и муж, терпеть не могла «семитов и цветных», пряча за этим пристойным эвфемизмом свою ненависть к тем, кто внушал ей ужас. Она пела в церковном хоре, состоящем из таких же, как она, ханжей. Любила «хорошую музыку» и сносно, хотя хуже, чем ее дочь Магдалена, играла на фортепиано и во время воскресных застолий терзала гостей исполнением Листа, которого именовала своим «наставником и образцом для подражания» (она произносила это тоном, не терпящим возражений). К счастью для собравшихся, это испытание длилось недолго, за чем бдительно следил ее муж. Йозеф Бок не выносил классическую музыку, как и музыку вообще, считая ее «развлечением для домохозяек». Исключение он делал только для военных маршей и государственных гимнов, например для «Песни Хорста Весселя» и других патриотических сочинений, приводивших его в восторг.
Мария Бок настаивала, что нацисты должны вести себя «как положено». Пусть творят все, что считают нужным, но соблюдают определенные правила. Если ради поддержания порядка в стране им приходится хватать, сажать в тюрьмы и отправлять в концентрационные лагеря всяких смутьянов (сами напросились!), то значит, так и надо. Главное, чтобы нацисты не действовали как шайка бандитов. А для этого достаточно потребовать от правительства, чтобы оно приняло необходимые законы и указы и раз и навсегда подвело под их инициативы правовую базу.
Ее муж, как истинный солдат, с пониманием относился к тому, что штурмовики порой пускают в ход не только кулаки, но и дубинки. Он доверял германской мудрости и «простому австрияку-ефрейтору», как он именовал Гитлера, и никто не мог бы сказать, чего в этой характеристике было больше душевного тепла или классового презрения. Когда Йозефу Боку надоедало препираться с Андреасом или у него заканчивались аргументы, он в присущей ему безапелляционной манере заявлял: «Да вы же интеллигент! Все вы такие: наивные идеалисты и демократы в душе!»
Андреаса не покидало ощущение, что каждое воскресенье он ведет с тестем один и тот же бесконечный и бессмысленный спор. Помимо собственной воли он втягивался в разговор, задавал вопросы и притворялся, что вникает во взгляды Йозефа на политическое устройство общества. Почему он ни разу не собрался с духом и не крикнул: «Довольно! Все это неправда!»? Магдалене он был готов простить некоторую упертость. Ей досталось тяжелое наследство! Впрочем, судя по всему, высказывания отца пленяли ее не больше, чем его, но это был дом ее родителей, и она их любила.
По завершении обеда, около двух часов дня, в большой столовой, обставленной в австро-венгерском стиле, подавали кофе и баварский ликер из виски. В семействе Бок чтили унаследованные от монархии традиции, включая умение хорошо жить. Вплоть до прихода к власти Гитлера чета Бок сожалела о падении империи и проклинала Веймарскую республику. Они хранили твердое убеждение, что немецкий народ по самой своей природе способен обрести спасение только при авторитарном режиме, свидетельство чему его история. Фрау Бок крепких напитков не употребляла. Ликер, как и шнапс, предназначались исключительно «для мужчин».
В то отвратительное воскресенье Андреасу выпало испить горькую чашу до дна: днем его потащили на послеобеденную прогулку к озеру. Йозеф Бок, шагая рядом с ним, по своему обыкновению выжидал удобного момента, чтобы довольно враждебным тоном задать ему вопрос: «Итак, дражайший