Словно в ответ на ее угрюмость, зарядили дожди. На улице похолодало, в воздухе запахло осенью. Но сидеть в доме, который вдруг стал тесным и неуютным, Андреасу было невмоготу, и он, обувшись в резиновые сапоги и надев рыбацкий плащ с капюшоном, каждый день уходил и часами бродил по ландам и вдоль побережья. Возвращался как будто взбодрившись, подбрасывал пару поленьев в камин на первом этаже и наливал себе немного виски. Предлагал выпить и ей, но она неизменно отказывалась, раздражаясь его настойчивостью и напоминая, что спиртное несовместимо с лекарствами, которые она принимает. Поведение Андреаса и его «выходки» она объясняла эгоизмом и свойственной всем мужчинам толстокожестью. Она так долго мечтала о своем семейном гнездышке, о своих птенчиках, жадно раскрывающих голодные клювики. Она бы их кормила, окружала лаской и заботой, а потом выпустила одного за другим на волю. Суровая действительность разрушила ее мечты о прекрасной большой семье. Почему-то вид детей, играющих с воздушным змеем, вдруг открыл ей глаза. Ведь это могли быть ее дети. Но она стареет и скоро уже потеряет способность к деторождению. За что уцепиться, чтобы не утратить последнюю надежду?
Так закончился их «романтический вояж» на самый знаменитый из Фризских островов.
17
И в самом деле, она бросила работу: в первую очередь, конечно, ради себя, чтобы лучше подготовиться к будущему материнству, но и ради него тоже чтобы создать и поддерживать в доме благоприятную семейную атмосферу. Если бы она продолжила работать в лаборатории, могла бы сделать карьеру, приняв участие в запущенных нацистами научно-исследовательских программах, направленных на улучшение физического и душевного здоровья немцев. Что же она получила от Андреаса взамен? Роскошную и мрачную квартиру, где в этот понедельник, 17 февраля, как и во все остальные дни, маялась от скуки.
Часы показывали почти половину третьего. Она заставила себя пойти на кухню и съесть хоть что-нибудь. В последнее время у нее совсем не было аппетита. Может, во всем виноваты таблетки, которые она глотала? Андреас бранил ее за то, что она пропускает то завтрак, то обед, и повторял, что это никак не поможет ей вернуть хорошее настроение. И правда, она сейчас весила как когда-то в ранней юности.
Магдалена только собралась обмакнуть в кофе с молоком ломтик Vollkornbrot , как опять зазвонил телефон, так же настойчиво, как утром. Может, что-то с родителями? Или с Андреасом? Или это?.. Она даже мысленно не смела назвать по имени человека, о котором подумала. Отвечать не хотелось. В голове пока не совсем прояснилось (она как раз рассчитывала на кофе).
Еще один телефонный звонок. Эти назойливые попытки связаться с ней вызвали у нее легкое беспокойство. Она протянула было руку к аппарату, но смелости снять трубку не хватило. Поднесла ко рту кусочек мягкого, но плотного черного хлеба, который обожала. Его пекли из смеси пшеничной и ржаной муки, и по текстуре он немного напоминал пряник. Помимо вкуса, она ценила Vollkornbrot за питательность он быстро утолял голод, что ее вполне устраивало: оставаясь одна, она ничего не готовила и предпочитала не засиживаться за столом.
Магдалена составила себе план на сегодня. Сейчас сходит что-нибудь купить в ближайшем магазине ни на что другое у нее не было ни сил, ни желания. А когда вернется, можно будет сказать себе, что день наконец прожит.
Доктор Вульф, которому платили, чтобы он ее лечил, не упускал возможности прочитать ей мораль и упорно твердил, что подобный образ жизни отнюдь не способствует улучшению ее физического и душевного состояния. Он постоянно советовал ей «встряхнуться».
18
Эта картина вызвала в памяти неприятное воспоминание о семейных обедах в доме родителей Магдалены, когда после трапезы мужчины удалялись в курительную, насквозь пропахшую табачным дымом, и лихо, рюмку за рюмкой, опрокидывали что покрепче. Размышляя о своих компромиссах, Андреас не мог не думать о взаимоотношениях с Йозефом и Марией Бок.
Никакой выгоды, кроме уколов самолюбию, он из них не извлекал. С самого дня женитьбы его не покидало чувство, что тесть и теща смотрят на него сверху вниз. Чтобы не огорчать Магду, он соглашался почти каждое воскресенье обедать в их доме. Изредка ему удавалось отвертеться от приглашения под предлогом срочной работы. Братьям и сестрам Магдалены повезло больше: все они жили со своими семьями далеко от Берлина и обычно были избавлены от этой повинности. Андреасу визиты к Бокам до того надоели, что он начал ненавидеть выходные. Эти люди его возмущали. Он видел в них воплощение старой католической буржуазии: они обожали всех поучать, разглагольствовали о морали и высоких принципах, а сами полностью скомпрометировали себя поддержкой нацистов, превратившись в их передовой отряд.
Семейный ритуал никогда не менялся. Вернувшись после мессы домой, мужчины выпивали по две-три рюмки шнапса, поднимая тосты за нацию, за фюрера или за немецкий флаг. Последнюю рюмку следовало пить залпом, чтобы не обидеть Йозефа Бока. Затем садились за стол. Поскольку они только что побывали в церкви, тесть ограничивался краткой молитвой, всегда одной и той же: «Господь, благослови эту трапезу. Аминь», и быстро крестился. Остальные повторяли за ним. После закусок он с видом патриарха, сознающего свою ответственность, резал мясо, и в каждом его жесте сквозило довольство собой и упоение властью. Крупный, высокий, с посеребренными висками, ярко-голубыми глазами и густыми усами над верхней губой, он сохранил военную выправку, но выглядел напыщенным и немного старомодным. Самовлюбленный фанфарон, он был достаточно колоритным персонажем, привлекавшим к себе внимание. За бесконечным обедом он солировал, одновременно набивая желудок и щедро сдабривая еду выпивкой. Супруга смотрела на него с угодливым восхищением, суетилась, подавая на стол блюда, и практически не принимала участия в разговорах. Если речь заходила о роли и месте женщин в семье, Йозеф Бок никогда не упускал возможности процитировать свой любимый девиз, сформулированный кайзером Вильгельмом II, знаменитые «три К»: Kinder, K ü che, Kirche дети, кухня, церковь.