На этой узкой полоске земли на самом севере страны, на границе с Данией, время для них остановилось. Они опять были счастливы.
Второго августа они услышали по радио новость о кончине Гинденбурга, этого мудрого старика. Диктор радостным голосом добавил, что эстафету власти подхватят надежные руки: отныне вся ее полнота переходит к Адольфу Гитлеру, который займет одновременно посты президента и канцлера. Более чем справедливое решение, если вспомнить, что всего несколько недель назад фюрер усмирил отряды штурмовиков и отважно ликвидировал педераста Рёма, предавшего Германию и замешанного в куче скандалов.
Магдалена предложила Андреасу поднять бокал за фюрера. Муж включился в игру, хотя без энтузиазма, и открыл бутылку белого баварского вина, накануне купленную на острове в преддверии романтического вечера вдвоем. Они чокнулись, глядя друг другу в глаза, и Андреас воскликнул:
Prosit! Да здравствует Германия!
Магдалена немного расстроилась, что он поднял тост не за Адольфа Гитлера, но все же патриотическая эйфория взяла в ней верх.
Как-то раз, прогуливаясь после обеда по улочкам столицы острова Вестерланда модного и завораживающе красивого курорта, они заметили на террасе кафе музыканта, который настраивал свою трубу, собираясь заиграть. Они подошли поближе. Трубач произнес несколько фраз на немецком с сильным американским акцентом. Магдалена уже забыла, что именно он сказал, но помнила, что в его обращении к посетителям, сидящим на террасе с кружками пива, мелькали слова «мир» и «братство». Первые же звуки «Сент-Луис-блюза» совершенно покорили Андреаса. Это была хорошо известная мелодия, один из джазовых стандартов, но интерпретация заслуживала всяческих похвал.
На обратном пути, пока они катили на велосипедах, он то и дело принимался распевать этот самый «Сент-Луис-блюз».
Он обожал эту композицию Луи Армстронга, бурлящую энергией, и знал наизусть не только мелодию, но и слова:
«I'll pack my trunk and make my get-away!»
Всю дорогу до их домика в ландах он как заведенный повторял этот припев, словно с помощью музыки сообщал всему миру: «Да здравствует море! Да здравствует свобода! И будь что будет!» Эта песня в ритмах hot и swing, по его мнению, идеально подходила для того, чтобы крутить под нее педали.
«I'll pack my trunk and make my get-away!»
Магдалена не смела признаться мужу, до чего противна ей эта типично негритянская музыка.
«I'll pack my trunk and make my get-away!»
Еще один рывок. И еще. И еще. Тот, кто издали посмотрел бы на них сейчас, наверняка подумал бы: «Какая счастливая пара!»
Все резко изменилось к концу их первой недели на Зильте. Причиной того, что все испортилось, стала она сама, вернее, ее демоны. Они снова завладели Магдаленой и больше не отпускали.
В воскресенье они опять отправились в Вестерланд с намерением провести здесь весь день. После мессы в старой церкви и обеда в хорошем ресторане они пошли прогуляться по чудесному променаду, тянущемуся вдоль побережья. Погода стояла прекрасная, и они поспешили этим воспользоваться, услышав, что это ненадолго. Они шагали не спеша, наслаждаясь видом моря, парусников и катамаранов, смотрели, как молодежь играет на пляже в волейбол. Навстречу шла разношерстная толпа из местных и туристов, одетых легко и красиво. Женщины
щеголяли в невесомых хлопковых платьях, некоторые несли зонтики от солнца; мужчины были в костюмах или в шортах и льняных пиджаках, почти все носили шляпы, но чаще панамы. Многие торопливо доедали тающее на жаре мороженое. Несмотря на кончину маршала, флаги со свастикой, установленные вдоль пляжа, никто не спустил.
Они дошли до ряда пивных ресторанчиков, террасами выходящих на побережье, и Андреас предложил зайти в один из них. Она помнила, что они оба заказали Berliner Weisse mit Schuss легкое летнее пиво, чуточку мутное и благодаря добавлению малинового сиропа сладковатое. Когда-то оно считалось особенностью столицы, но теперь его подавали почти повсюду.
Весь городок пронизывала атмосфера праздника.
И вдруг Магдалена заметила на берегу стайку детей, которые, повернувшись спиной к северному ветру, запускали воздушного змея. Четверо или пятеро мальчиков и одна девочка, в возрасте от шести до двенадцати лет, с восторгом смотрели, как в небо поднимается цветной ромб. Они дергали за нитки, пытаясь управлять змеем, бегали по песку, смеялись и кричали от счастья, когда удавалось на миг поймать ветер. Магдалена не сводила с них сияющих глаз, а потом, не в силах сдержать переполнявших ее чувств, воскликнула:
Молодцы, детишки!
И тут же повернула к Андреасу растерянное лицо. Уголки ее губ скривила горькая складка, и она чуть слышно пробормотала:
Идем отсюда. Это невыносимо.
Да что с тобой такое?
Глупее вопроса он не мог задать. Он так ничего и не понял.
Или она требовала от него слишком многого? И вообще, способен ли хоть один мужчина понять женщину?
Они ушли. Шагали молча, не прикасаясь друг к другу, не глядя друг на друга. Когда они вернулись в свой домик, как раз начиналась гроза. Под этим предлогом Магдалена закрыла все окна и поднялась наверх, в спальню. Больше в тот вечер он ее практически не видел. На следующее утро она сказала, что хочет уехать в Берлин. В итоге они все-таки остались до конца отпуска, но она увеличила дозу нейролептиков и на всю вторую неделю заживо замуровала себя в четырех стенах и почти не покидала спальню, предоставив Андреасу прогуливаться в одиночестве.